домой приходить боюсь, как они мне дверь ломали… Надо же быть такой сукой?
— Если я отправлю, точно никто не найдет, — подтвердил Моран Джурич не без самодовольства. — Авденаго, ты мне, братец, сухариков купил? Таких, как я люблю, сладеньких с орешками?
Авденаго впервые в жизни слышал о том, чтобы «босс» любил сладенькие сухарики да еще с орешками. Джурич Моран вообще никогда с ним не беседовал наличные темы, к числу которых, несомненно, относится подвид «кулинарные». И ни на какие не беседовал, особенно в последнее время. Однако, по чистой случайности, именно такие сухари в доме имелись.
О чем Авденаго и оповестил хозяина.
— Сообрази мне чаю, — сказал Джурич Моран. — Тут разговор интересный.
«Ходоки у Ленина, — вспомнил Авденаго свою первую мысль, которая его посетила, когда он увидел этот диван в белом чехле. — А теперь вот и чай в стакане. Непременно чтобы с подстаканником».
— Ты, Воробьев, пока молчи, — прибавил Моран, обращаясь к скорченному на банкетке гостю. — Я хочу со всеми удовольствиями твой рассказ слушать.
— Да я уж все рассказал… — пробурчал Воробьев, потупив взор.
Моран махнул рукой.
— Да молчи ты! Все он рассказал, — передразнил Моран. — Глупость сплошная.
Авденаго живо «сообразил чай» и подал на подносе. Поставил на скатерть, остановился поблизости, потом сел на корточки, прячась за столом. Чтобы Моран Джурич его не выгнал. Но Моран, казалось, забыл и о чае, и о сухариках, и о безмолвном парне.
— Ну вот, — объявил он, с наслаждением созерцая легкий парок, клубящийся над стаканом, — теперь можешь раскрывать пасть и извергать звуки.
— Ну, развелся я с ней, с этой сукой, а она своих гоблинов на меня… Потому что правда ведь на моей стороне, и квартиру она отобрала не по закону… Я под нажимом подписал.
— Так подписал же! — воскликнул Моран.
— Ага, а вот докажу я, что они пистолет надо мной держали… Гоблины!
— Точно гоблины? — озабоченно переспросил Моран.
Воробьев зашевелил косматыми пальцами.
— Я вам точно говорю… простите, не знаю имени-отчества… сука, вот ведь какая сука, и гоблины, она ведь им всем дает, сука, каждому!
— С гоблинами весьма затруднительно иметь дело, — вздохнул Моран. — Даже и с троллями. Не пробовали?
Он хохотнул. Воробьев смотрел на него печально, готовясь заплакать.
— Я бы с кем угодно поменялся, — вдруг сказал Моран, — лишь бы снова… троллей увидеть…
Тяжелый вздох вырвался из его груди, а затем Моран как будто отринул всякие сомнения. Он сел на диване, взял чай и выхлебал его — почти крутой кипяток, как знал Авденаго.
— К делу! — воскликнул Моран. — Не будь я Моран Джурич или Джурич Моран, это уж как кому нравится, а мне и то, и другое по сердцу. Вот как ты относишься к концу света?
— Что?
— Апокалипсис, по-вашему. Занятная штука. Помрешь — вот тебе и конец света, а? Я над этим долго размышлял. — Моран омрачился. — Но к позитивным выводам прийти не удалось. И в словаре мало что толкового. А ты что думаешь?
— Ну… это еще нескоро, — робко подал голос Воробьев. — Должны быть знамения. Дохлые птицы там, моря крови.
— Чушь! — отрезал Моран. — Это уже вот-вот. По крайней мере, для тебя.
— Вы хотите сказать, что мой случай… безнадежен? Что я умру? — выговорил Воробьев немеющими губами.
— Я знаю, что я хочу сказать! — рявкнул Моран. — Ты глупее среднего человека, тебе говорили? Ну так еще скажут! Я буду первым в шествии тех, кто объявит тебе это прямо в лицо… Откуда про мое агентство узнал?
— Один приятель рассказывал…
— Подробности.
— Ну, приятель по прежнему бизнесу, — сдался и обмяк Воробьев.
— Имя.
— Карпухин.
— Не помню такого.
— Ну, Карпухин. Может быть, Шнеерсоном представлялся. Он одно время в еврейской школе заправлял, вроде как завучем был, но потом его раскусили, что он не Шнеерсон, а Карпухин.
— Не помню.
— В общем, он про вас рассказал.
— Ясно, — сказал Моран Джурич. Он заглянул под стол и обнаружил там Авденаго. — Вылезай. Займешься подбором одежды.
Авденаго задрал к нему голову и на миг встретился с Мораном глазами.
— Для кого?
— Не для себя же, болванский дуболом! Для Воробьева.
— Какую подбирать?
— Да какая под руку попадется… Я не могу доверить ему лазить по моим шкафам. — Моран кивнул на «Собор Парижской Богоматери». — Сам знаешь, что у меня там хранится. Люди придают этим штукам слишком кровавое значение, а этот, — он вытянул руку, указывая пальцем в съеженного Воробьева, — на такие дела весьма слаб. Как бы не пришлось устраивать ему Апокалипсис прямо на квартире. Это было бы лишнее. — Он поразмыслил и прибавил как будто между прочим: — Апокалипсис должен быть хотя бы минимально осмысленным, иначе это — пустой расход живой материи.
Мало что поняв из этого бессвязного монолога, Авденаго поднялся на ноги, приблизился к шкафу и раскрыл скрипучие дверцы. Разумеется, Воробьев со своей банкетки отлично видел связки купюр на верхней полке шкафа. И тусклые глаза Воробьева действительно блеснули, как и предсказывал Моран Джурич.
Авденаго поскорее снял с вешалки нечто напоминающее колет для роли Гамлета в заштатном театрике, присовокупил полосатые красно-желтые штаны и скомканные сапоги из коробки.
— Давай.
Моран Джурич забрал вещи и швырнул их прямо в голову Воробьеву, а потом обтер руки и прикрикнул на деморализованного клиента:
— Одевайся!
Тот послушно переоделся.
Авденаго, забытый, стоял у шкафа и наблюдал. Моран обошел Воробьева вокруг, одернул на нем колет, пощелкал ногтем большого пальца по бритой макушке и наконец распорядился:
— Идем.
Авденаго подкрался к пыльной занавеске и осторожно заглянул в щель. Он увидел, что Моран Джурич установил новый задник — такую же примитивную декорацию, что и раньше, только на ней был нарисован горный пейзаж и какая-то зияющая пещера на заднем плане. Воробьев в дурацкой одежде, в нелепой позе застыл перед пещерой и выпучился в камеру. Моран бормотал:
— Сейчас, сейчас… — и елозил за фотоаппаратом в поисках лучшего ракурса.
От яркого света лампы Воробьев начал потеть, лицо и лысина его блестели, равно и черные завитки волос на тыльной стороне ладони. Наверное, Авденаго должен был бы испытать приступ брезгливости при подобном зрелище, но вместо этого парень вдруг ощутил жалость. Бедный-бедный косноязычный, коротконогий Воробьев, на которого безжалостная бывшая супруга, — воображение почему-то рисовало мускулистую блондинку в купальнике стального цвета, — натравила полчища гоблинов… Это же до какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы искать защиты у Джурича Морана и терпеливо сносить все его издевательства!
Моран наконец щелкнул вспышкой. Лампа тотчас погасла. В полумраке виден был Воробьев, по- прежнему боящийся пошевелиться. Затем фигура клиента начала бледнеть и растворяться в воздухе. Моран удовлетворенно хмыкнул и, не дожидаясъ, пока процесс растворения завершится полностью, выскочил из-за
