Уолтера. Пусть он говорит. В такой момент, как сейчас, уже не нужна странная комбинация их двоих. Нужен только Уолтер.
– Это очень похоже на твое нынешнее состояние, – говорит он, – только ничего не болит. И ты можешь видеть гораздо больше. Ты можешь видеть все, что было и что будет, где и когда. Ты поймешь, что любое событие в мире имеет свое значение и не бывает бесполезным. А то, что когда-то казалось тебе очень важным, на самом деле таковым уже не является. То есть как будто все важно и в то же время ничего не важно.
– Здорово.
– Есть еще кое-что, о чем нужно сказать.
– Что же?
– Представь. Ты – это по-прежнему ты, но не такая, как раньше. Ты как будто становишься больше. И хотя ты никогда раньше не знала себя такой, большой, это все равно ты.
– И там
– Я везде, где ты только захочешь, чтобы я был, мама. Я имею в виду, вот я здесь, правда?
– Ты останешься со мной, пока я не засну?
– Конечно, мама. Я с тобой.
Майкл закрывает глаза, потом открывает их и вновь смотрит на часы. У них остается чуть больше часа. И если она не заснет в течение этого времени, он все равно сдержит свое обещание. Его не выгонят отсюда, пока она не заснет. Пусть только попробуют.
Он пытается дышать, несмотря на то что в горле стоит ком, а грудь словно сдавлена обручем.
Ее голова удивительно легкая. Она и сама как пушинка. Ему хочется укрыть ее собой, словно покрывалом. Он прислушивается к ее дыханию.
Он думает о том времени, когда Уолтер был маленьким. Он никогда раньше не думал об этом. До трех или четырех лет Уолтер был на редкость застенчивым ребенком. Когда кто-нибудь приходил в дом, он прятался.
А к ним в дом приходило много народу. Молочник. Мороженщик. Парикмахер. Продавец книг. Прямо с порога начиналось общение с внешним миром.
Но для трехлетнего мальчугана это было слишком. Иногда он прятался под столом, иногда в шкаф. Когда раздавался стук в дверь, Милли поворачивалась к нему с сияющим от счастья лицом и, превращая все в игру, спрашивала:
– Ну и где мы будем прятаться на этот раз?
Иногда он сам выбирал место. Скажем, за диваном. А бывало, что он ждал предложений от нее.
Потом, когда посетитель уходил, она шла искать его.
– Все ушли, – говорила она. – Выходи, эй, ты где? Выходи.
Однажды мороженщик случайно зашел с черного хода и застал их врасплох, так что ей пришлось прятать Уолтера в складках своей широкой юбки.
– Где же Уолтер? – донесся до него голос мороженщика, словно бы поверившего в исчезновение мальчугана.
Милли защищала его от внешнего мира. Как будто накрывала одеялом, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Она знала, что ему ничего не угрожает, а он нет. Так что ей приходилось защищать его и от собственных его страхов. Возможно, думает он, так бывает с каждым ребенком. И потом вырастая, если только не умрет молодым, он будет жить для того, чтобы вернуть долг А Уолтер к тому же погиб молодым.
Он слышит, как дыхание Милли становится ровным и глубоким. Ему даже приходит в голову мысль о том, что она не просто заснула. Но уже через несколько мгновений она начинает похрапывать.
Он все равно остается с ней.
До тех пор, пока Мэри Энн не заходит в комнату. Она стоит в дверях и молча смотрит на них. Он почти уверен в том, что она вновь исчезнет. Ему кажется, что она испытывает неловкость, наблюдая сцену, которая не предназначена для чужих глаз.
Майкл улыбается, чтобы приободрить ее, и они долго смотрят друг другу в глаза. Дольше, чем когда- либо с того момента, как Майкл приехал. Может быть, даже дольше, чем когда-либо с 1942 года. А может, дольше, чем когда-либо вообще.
Храп Милли почти совсем затихает, но Майкл все еще чувствует ее дыхание на своей шее.
Мэри Энн произносит:
– Она…
Майкл прикладывает палец к губам.
– Спит, – шепчет он.
Он нежно убирает плечо из-под ее головы. Садится на краешек кровати и обувается. Потом легонько целует Милли в лоб.
– Теперь можно идти, – тихо говорит он Мэри Энн. – Думаю, мы здесь больше не нужны.
Он оглядывается через плечо. Один долгий прощальный взгляд.
Он не был рядом с матерью, когда она умирала, его настоящая мать. Он был так молод, и все казалось таким нереальным. Он никак не мог усидеть на месте возле ее кровати и при первой же возможности выскочил из комнаты.
Он выходит с низко опущенной головой, чтобы все эти незнакомые люди вокруг не увидели, что он плачет.
Глава двадцать четвертая
Уолтер
Я сейчас в 1942-м. На кухне вместе с матерью. Только она не видит меня. И не слышит меня. Но она чувствует, что я рядом. Какая-то ее часть уверена в этом наверняка. Именно она радуется моему– обществу, хотя и упорно отказывается задавать мне вопросы.
Раздается стук в дверь в передней.
Она закрывает кухонную дверь и садится за стол. Запирается на кухне одна. Конечно, не считая меня. Она захлопнула дверь, отпрянув от нее. Как будто то, что находится за дверью, может ужалить.
Она права.
Она перекладывает это на плечи отца – открыть дверь. Встретить новости. Потому что именно та ее часть, которая знает, что я рядом, знает и о том, что означает этот стук в дверь. Ведь я могу быть рядом, только если новости за дверью очень плохие. Хуже которых не может быть.
Она сидит выпрямившись, вся в ожидании. Ее лицо непроницаемо. Мне кажется, она ищет в себе силы принять неизбежное. Или способ сделать так, чтобы все оказалось неправдой.
Через пару минут такого ожидания в кухню входит отец. У него все написано на лице. Поэтому она на него не смотрит. Он подходит к ней. Пытается коснуться ее плеча. Она не позволяет и резко отстраняется от него. Отец начинает вышагивать взад-вперед по видавшему виды, но чистому линолеуму.
Мой отец не знает, что я здесь. Ему это не дано.
– Милли, – говорит он. Интересно, удивится ли он тому, что она уже все знает. – Милли, – повторяет он.
Она качает головой.
НЕТ.
– Милли, это об Уолтере.
Покачнувшись, она чуть не падает в обморок.
Знаете, что я делаю? Я пытаюсь подхватить ее.
Я все еще не приспособился. Это нелегко сделать. Ты думаешь, что у тебя тело юноши. Ты так привык к нему. Но вот ты возвращаешься на кухню и пытаешься сделать простейшую вещь – не дать матери упасть со стула. Удачи тебе, сынок. Ты мертв. Привыкай.
Отец подхватывает ее и помогает усесться на стуле.
В это время она произносит вслух: «Нет».
– Я должен сказать тебе.
– Нет.
Отец плачет. Я никогда не видел отца плачущим. И никогда не думал, что доведется это увидеть. Такого
