утрам уже довольно жарко. Наверное, нелегко будет бежать в такую жару.
Мы могли поехать на автобусе, но в нем дышать нечем, и мы предпочитаем идти пешком. Это хорошая разминка перед соревнованиями.
Эндрю произносит: «Не оглядывайся резко». И легким движением подбородка показывает назад.
Я оборачиваюсь. Робби идет следом за нами, в тридцати шагах позади. Заметив, что я смотрю на него, он застывает как вкопанный. Устремляет взгляд в небо. Я иду дальше. Оборачиваясь, нижу, что и он идет. Как только он заметил, что я за ним наблюдаю, – останавливается.
Все это выглядит нелепо и глупо.
Поэтому я говорю:
– Слушай, малыш, если ты хочешь идти с нами, бегом сюда.
Эндрю толкает меня в бок. Довольно сильно. Возможно, сильнее, чем хотел.
– Эй, ты чего?
– Не зови его.
– Почему?
– Потому что он и правда пойдет с нами.
Впрочем, Робби не присоединяется к нам. Он делает вид, что не услышал меня. Я бросаю это дело, и так мы и продолжаем свой путь – мы впереди, а он сзади.
Пока мы разминаемся, он сидит на трибуне.
Потом я бегу первую дистанцию и уже не вижу его, а может, просто забываю посмотреть, где он. Для меня это очень ответственный момент. Во время кросса я полностью отключаюсь.
Я на старте в ожидании сигнального выстрели. Мне нравится эта позиция. Когда тело напряжено, как пружина, и готово к решающему броску. В этот момент я чувствую себя диким животным, вроде гепарда. Вот мое тело слышит выстрел, и я бегу.
Бег я люблю всем сердцем. Я не хвастаюсь, но мое сердце создано для бега. Здесь есть два момента. В физическом смысле сердце должно быть большим и сильным, чтобы качать кровь при такой нагрузке. Но есть и моральный аспект – сердце должно быть храбрым, чтобы выдерживать такой напряженный темп. Пока мы бежим, я думаю, что мое сердце сильнее, чем у того парня, что бежит следом. Если он начнет догонять меня, мне придется шире раскрыть клапаны своего сердца и бежать уже на чистых эмоциях. Тогда тело превращается в машину. Ноги работают, словно поршни двигателя. Вы ведь не думаете о том, как работает двигатель, когда управляете автомобилем? Он просто пашет.
Я всегда выигрываю, когда бегу сердцем.
Это не значит, что однажды на финише меня не обойдет кто-то другой, у кого сердце окажется выносливее. Я просто хочу сказать, что пока такого не случалось.
Выходя на финишную прямую, я вижу Робби. Он в числе болельщиков, расположившихся у финишной черты. И может запросто коснуться меня рукой, когда я пронесусь мимо.
Я хочу дать ему понять, что вижу его. И что мне это не безразлично. Поэтому я салютую ему. Просто поднимаю вверх два пальца. Я никогда этого раньше не делал, но значение этого жеста мне кажется понятным. «Привет, малыш».
Отдышавшись, я оглядываюсь на него, и он салютует мне в ответ.
Робби нельзя назвать прирожденным спортсменом, но он приобщается к спорту через меня. Я думаю, что на следующие соревнования я возьму его с собой. Мне кажется, это должно стать традицией.
Я бегу еще одну дистанцию и опять выигрываю. И снова салютую Робби.
Эндрю соревнуется в опорном прыжке, но ему сегодня не везет. После неудачного приземления он вывихнул плечо. Конечно, не так сильно, чтобы обращаться в больницу, но всю дорогу домой он потирает больное место. А может, ему и следовали показаться врачу. Но с Эндрю никогда не поймешь, что ему нужно. Впрочем, что можно сделать с такой травмой? Остается просто терпеть боль.
– Смажь мазью, – советую я, когда мы идем домой.
– Да ладно, чего там, – отмахивается он. Ему не хочется, чтобы его жалели, так что разговоры ни эту тему бесполезны.
Я оборачиваюсь и вижу, что сзади Робби. В тридцати шагах.
Видите ли, мне показалось, что мы стали немного ближе друг другу. И рассчитывал, что он пойдет вместе с нами в одной команде.
Я показываю ему жестом – идем с нами.
Он опять смотрит в небо, как будто не замечает меня.
К нашему приходу мама испекла печенье. Из овсяной муки с шоколадной крошкой.
– Чем сегодня занимались, мальчики? – спрашивает она.
Я думал, она знала, что у меня соревнования. А может, она специально задает этот вопрос, чтобы не тянуть меня за язык.
– Мы вдвоем ходили на мои соревнования по бегу, – говорю я.
Робби запихивает в рот сразу два печенья, так что разговор приходится вести мне одному.
– Прекрасно, – говорит она. – Я рада, когда вы вместе.
Действительно, для нас с Робби это был лучший день, потому что мы были вместе.
А теперь расскажу о другом эпизоде, который произошел через два года, когда я уже был призван в армию, но еще не отбыл на войну.
Я захожу в магазин отца. Заступаю на рабочую смену.
Робби уже там, в кожаном фартуке, какие обычно носит отец и заставляет надевать и нас, когда мы работаем в магазине. Робби иногда работает на складе, но сегодня отец учит его готовить краску.
Они оба смотрят на меня, как на инопланетянина.
– Уолтер, – говорит отец, – что ты здесь деваешь?
– Я работаю здесь.
– Сейчас тебе не нужно работать. Ты ведь призван на службу.
– Да, но пока я здесь. Я имею в виду, я ведь еще не уезжаю. – Мы никогда ничего не обсуждаем. Самые важные события нашей жизни мы нос принимаем как должное.
– Ты можешь уехать надолго, – говорит отец. – Так что сейчас улаживай свои дела. Это твое время.
Робби молча слушает нас.
Я говорю:
– Здорово, отец. Не это ли говорят тем, кто отправляется умирать?
Зря я это сказал. Мы молча смотрим друг на друга, и каждый из нас понимает, что лучше бы я промолчал. Я чувствую себя комедиантом, умирающим на сцене.
– Погуляй со своей девушкой, – произносит отец, закрывая щекотливую тему. – Пригласи ее на обед или купи цветов, если можешь себе это позволить. Если это дорого, прогуляйтесь к морю. Она надолго остается одна. Для девушки это нелегкое время.
– Хорошо, отец.
Я поворачиваюсь и выхожу из магазина. И уже на улице испытываю какое-то невероятное чувство свободы, потому что мне больше не придется продавать хозтовары.
– Уолтер!
Я оборачиваюсь и вижу Робби, который кричит мне вслед.
– Ты не должен был так говорить!
Он стоит, широко расставив ноги, как всегда в решительный момент. Как будто так ему легче противостоять любому удару. Прямо над его головой вывеска «КРОУЛИ И СЫНОВЬЯ. ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ТОВАРЫ». Он выглядит таким взрослым в кожаном фартуке. Совсем мужчина. Хозяин.
Я думаю: «Да поможет тебе Господь, Робби, ты теперь второй мужчина в семье, новый наследник».
– Прости, – говорю я.
И шепотом желаю ему удачи.
Глава тридцатая
Майкл
Он поднимается на крыльцо своего дома, и у него возникает ощущение, будто никогда прежде он
