— По телефону, что ли? — невинно предположил Ник, закусывая губу, чтобы не заржать.
— Да ну тебя, я же с тобой серьезно…
— Ладно, не обижайся, пожалуйста. Мне и вправду интересно.
— Если подумать, на этом стоит все искусство, вся мировая литература…
— На имитации, что ли?
— А вот и не на имитации, а на высшей форме эротики. А засунуть девчонке свою фиговину в «киску» всякий дурак сможет, будь он хоть полный неандерталец. А так — в нее проникают слова, исходящие откуда-то из пространства, из пустоты. Что такое слова? Строго говоря — лишь звуки. И вот ты трахаешь их — звуком, невидимыми глазу колебаниями пространства…
«Наверное, из многих импотентов получаются недурные теоретики, — подумал Ник. — А то и поэты».
— Но послушай-ка, — сказал он вслух, — если все перейдут на такую высшую форму секса, то кто же будет детей-то рожать? Вымрем ведь…
— Не беспокойся — большинство ведь на это неспособно. Целое искусство, понимаешь ли.
— Хорошо, я понял. А вот если тебе какая-нибудь девица предложит себя в натуре, непосредственно, ты что же — откажешься?
— Нет, конечно! Но это будет совсем не то. Другой сорт — пониже. И потом, в высшей форме секса, которую я исповедую, абсолютно нет возрастных ограничений. Ты можешь быть глубоким стариком, совершенно немощным физически, таким седеньким сгорбленным сморчком — и при этом оставаться мужчиной в полном расцвете сил, Аполлоном, Дионисом, красавцем. Разве это не чудесно?
Тут Ник почувствовал, что в речи Миллера проскочила какая-то надтреснутая, с фальшивинкой нотка. И он спросил наугад:
— А она — Венерой, Данаей, Си-си Кэтч? Так?
Миллер замялся, попыхтел — и рассмеялся:
— Знаешь, у меня был случай такой… Забавно очень получилось. Сошелся я с одной телкой — неделю подряд она мне названивала, часа по три кряду балдели. Минетчица совершенно непревзойденная, ямочки на ягодицах, ноги до потолка подбрасывает, сиськи торчат, как боеголовки — в общем, мечта, да и только. Укатала она меня вусмерть, едва ноги волочил. И вот в очередную ночь чувствую — сил нет. Давай-ка, говорю ей, полежим спокойно, расскажешь мне что-нибудь… Улавливаю: недовольна. Ну, ненасытная такая утроба, понимаешь? Я и сам в этом деле марафонец, но мужики все-таки так устроены, что какой-то предел имеется, какой-то аварийный порог безопасности, чтоб не надорваться, проводку не пережечь. А бабы — что: сосуд бездонный — качай в него да качай хоть до самого светопреставления. Вот я ей и намекаю тоненько, чтоб в гроб меня не вгоняла. Что же, спрашивает, тебе такого рассказать? Ну, что-нибудь про свое детство, говорю, всякие там девчоночьи воспоминания… Ладно, говорит, нет проблем. А я еще ее предупреждаю: давай только без выдумок, из реальной твоей жизни — обещаешь? Тут она мне и выдает: на меня, дескать, в детстве самое колоссальное впечатление произвела гибель «Титаника». Кто, спрашиваю, этот Титаник-то? Песик такой у тебя был? Сам ты, отвечает, песик, кобелина несчастный. Корабль такой был, разве не знаешь? И тут до меня дошло… Брось, говорю, заливать, я же тебя серьезно спрашиваю. Нет-нет, говорит, честное слово: ты же лучший мужик в моей жизни — неужели я стану тебе врать? Вот же, думаю, вляпался. Слово за слово — начала она о себе рассказывать, и выяснилось, что лет ей… Ну, в общем, представляешь…
— Да уж, — хмыкнул Ник не без сочувствия. — Оторвал бабенку, нечего сказать…
— И оказалась она очень интересным человеком, — продолжал Миллер, — с богатейшей биографией, много повидавшим и испытавшим. Но только вот, знаешь ли, что-то такое надломилось с того раза в наших отношениях, какая-то кошка меж нас пробежала. Она по-прежнему хороша была в постели, любовница совершенно фантастическая, но… Вскоре мы расстались — и так, знаешь, сухо как-то, наскоро… Хотя иной раз я думаю: а вдруг она все-таки когда-нибудь позвонит — и что же тогда? Как поступить?
Миллер умолк. Ник понимал, что вопрос коллеги — чисто риторический, однако он ответил — не из сочувствия, а чтобы просто заполнить паузу:
— Как это ни банально, нужно доверять голосу сердца, приятель, — вот самое верное решение. Слушать, что подсказывает душа…
Миллер посопел и хмыкнул:
— А знаешь ли ты, где у человека расположена эта самая душа?
— Где же?
— В гениталиях! — И Миллер скабрезно захохотал.
— Ты думаешь, что пошутил? — усмехнулся в свою очередь Ник. — Кажется, ты не так уж далек от истины, если хорошенько подумать.
— Да, и опыт нашей работы это подтверждает, не так ли? — подхватил Миллер.
— Как и твоя замечательная теория, — добавил Ник уже не без ехидства.
— Разве это только теория? — обиженно отозвался Миллер. — Ты же сам видишь, то есть слышишь… Я даже научный термин для этого изобрел…
— Болтохерия?
— Фу, какой ты!.. Эротофонизм — вот!
— Ништяк, можешь защищать диссертацию. Будешь потом преподавать в каком-нибудь Принстоне…
— Какой, ко всем чертям, Принстон? — возмутился Миллер. — Да я отсюда — ни ногой! Тут — вся моя жизнь, понимаешь? Весь ее смысл!
— Да ладно тебе, я же пошутил… Слушай-ка, а ты не опасаешься, что среди твоих нынешних подружек тоже может оказаться такая… э-э… девушка не первой свежести, а? — полюбопытствовал Ник.
— Хм… Видишь ли, у той был на удивление молодой голос, так что попасться было очень легко, — пояснил Миллер. — И потом, такой исключительный темперамент, такое знание всех тонкостей секса…
— Насчет знания — это неудивительно. Сам говоришь — богатый жизненный опыт.
— Ну ты что, издеваешься? — обиделся Миллер. — Я тебе, можно сказать, душу открыл, а ты…
— Нет-нет, ни в коем случае! Вообще твоей интимной жизни можно только позавидовать, — поспешно сказал Ник. — И как ты только не устаешь?
— Ого — не устаю! Да я просто с ног валюсь, когда домой прихожу. И для меня внешнего мира уже попросту не существует — так только: в магазин забежать, оплатить счета — и не более…
Нику вдруг почему-то стало жаль Миллера, но он тут же себя одернул: с какой стати жалеть такого счастливого человека?
Зазвонил телефон. Ник снял трубку.
— Алло, — послышался сочный мужской голос. — Это фирма «Мистер Доверие»?
Ник удивился: мужчины звонили им крайне редко, прежде всего — гомики, которых «мистеры» старались отшивать побыстрее. Или мятущиеся трансвеститы — к таковым Ник относился снисходительнее, но тоже предпочитал не затягивать разговор: пусть организовывают свою телефонно-утешительную фирму и оттягиваются на здоровье. А тут, может, какая-нибудь несчастная баба никак прозвониться не может, — а потом заголовочек в газетной хронике происшествий: «Выбросилась из окна», «Отравилась газом», «Вскрыла вены»… А вы, ребята, обращаетесь не по адресу. Но имидж есть имидж, нужно быть корректным — и Ник вежливо ответил:
— Да, вы не ошиблись.
— Могу ли я попросить к телефону Ника Паркера? — учтиво спросил мужчина.
Это еще что за новости? Сроду такого не бывало! Может быть, что-то случилось дома — пожар? И звонят из полиции? У Ника стало нехорошо на сердце.
— Ник Паркер вас слушает…
— Привет, Ник, старина. Это Баксли говорит.
— Баксли? — удивился Ник. — Джо Баксли?
— Ну да, он самый. Слушай, тут такое дело: объявился Фрэнк Дэвероу…
С Джо Баксли, своим бывшим товарищем по оружию, Нику Паркеру доводилось последний раз
