произошло… В каком-то смысле это можно сравнить с наркотиком. Вы не читали у Достоевского такой роман — «Игрок»?
И тут же поняла бестактность своего вопроса.
Но Ник сделал ободряющий жест рукой:
— Ничего-ничего, я понял. Рулетка, да?
Линн кивнула. Спохватившись, сказала вслух:
— Да… Ох, мистер Паркер, вы меня простите, но вы так не похожи…
Она осеклась.
— На слепого? — улыбнулся Ник. — Да вы не тушуйтесь, нормальное житейское дело.
Линн облегченно вздохнула. Ей вдруг стало как-то очень хорошо и уютно рядом с этим светловолосым человеком: от него словно бы исходила какая-то целебная, успокаивающая волна.
— Рулетка, рулетка… — пробормотал Ник. — Знаете, тогда, во Вьетнаме, мы порой любили поболтать о рулетке. Об элементарной двухцветной рулетке: жизнь-смерть, жизнь-смерть…
Линн невольно вздрогнула. В словах Ника ей вдруг почудился какой-то жуткий подспудный смысл — как будто речь не об армейских воспоминаниях, а о чем-то совсем близком, вот только руку протянуть…
Но Ник ничего не заметил.
— Скажите, — неуверенно сказала Линн, — вот вы, мистер Паркер, оказались во Вьетнаме в такой жуткой ситуации… И вам, должно быть, многие вещи более ведомы, чем кому-либо другому. Так скажите мне: умирать — это страшно?
— Почему вы об этом спрашиваете? — удивился Ник. — Вам ли задаваться подобным вопросом?
— Не знаю, не знаю, — пробормотала Линн, нервно теребя подол своего платья. — Что-то такое странное почувствовала… Знаете: сидишь, например, в полном одиночестве — и вдруг словно какая-то тень мелькнула. Вздрагиваешь — нет, никого рядом нет, но до того не по себе… И уже пытаешься подкараулить эту призрачную тень — вдруг появится снова, скользнет в углу…
Она поежилась.
— Я понимаю, — серьезно сказал Ник. — И это вполне реальная вещь, как мне кажется… Но только не в данном случае. Просто я вас навел на грустные мысли с этой дурацкой рулеткой, вот и все.
Линн деланно рассмеялась:
— И то правда, мистер Паркер.
И тут она заметила, что платье чересчур задралось. Застеснявшись, Линн быстро одернула подол.
«Вот дурочка, — подумала тут же, — он же не видит…»
А Ник сдержанно улыбнулся — ему было ведомо происхождение этого легчайшего шороха.
Он попытался представить себе внешность этой женщины, но рисовалось нечто очень туманное. А в памяти от той фотографии, увиденной двадцать лет назад при свете зажигалки, остались только пышные белокурые волосы. Да, они были длинны и пышны по-прежнему: Нику было слышно это при каждом повороте головы Линн.
— Может быть, что-нибудь выпьете, мистер Паркер? — предложила она.
— Нет, спасибо. Давненько уже не практикую, — учтиво отказался Ник.
— Некоторые находят в этом удовольствие…
— Только не я. Предпочитаю совершенно другие способы самоудовлетворения.
— Какие же, если не секрет? — поинтересовалась Линн, поймав себя на том, что ее интерес — искренен.
— Занимаюсь в спортивном клубе разными видами восточных единоборств.
— Как? — вырвалось у Линн.
— О, у нас в городе есть замечательный клуб для инвалидов! Так что два раза в неделю я обязательно там. Да и кое-какие навыки имею…
— Замечательно, — отозвалась Линн.
Этот человек нравился ей все больше и больше.
— Скажите, мистер Паркер…
— Давайте лучше — просто Ник.
— Ну, а я — Линн, как вы помните… Скажите, Ник, а вы не женаты? Уж простите мое женское любопытство.
Линн почувствовала, как она опять краснеет.
— Нет, — качнул головой Ник. — А почему вы об этом спросили?
— Я же говорю — любопытство! — засмеялась Линн. — А если серьезно: у вас такие богатые интонации, которые, как мне кажется, могут выработаться только при условии общения с большим количеством женщин… Так что я бы вашей супруге не позавидовала.
— Вам, наверное, хочется укоризненно погрозить мне пальчиком, Линн? Не стоит: что касается интонаций — это у меня чисто профессиональное.
— Кем же вы работаете?
— А угадайте.
— Э-э… Радиоактер?
— Мимо. Хотя есть что-то общее и с этим.
— Тогда, наверное, психиатр?
— Уже больше похоже на правду. Хотя тоже не совсем то. Думайте, думайте…
— Ох, сдаюсь! Ну скажите, а?
Ник состроил многозначительную физиономию и произнес внушительным шепотом:
— Массажист душ…
— А тел?
«Господи, что я говорю! — ужаснулась Линн про себя. — Он совсем меня с ума сведет, этот всевидящий слепец…»
— Вы же спрашивали о профессии… — спокойно сказал Ник.
Но было в его ровном тоне нечто такое, от чего Линн ощутила мгновенную томительную дрожь.
«Да что же со мной такое?» — подумала она — и подумала с удовольствием…
Внезапно руки ее словно сами собою — небрежно, ненароком — подтянули подол платья поближе к талии.
«Кретинка, ах, какая же я кретинка…»
— И у вас много пациенток? — спросила Линн с надломленной хрипотцой в голосе.
— Когда как… — рассеянно ответил Ник. — Примерно от шести до пятнадцати за ночь. Раз на раз не приходится, знаете ли.
Линн поплотнее сдвинула ноги, так как почувствовала, что трусики в промежности повлажнели… А платье вело себя совершенно шальным образом — уже почти полностью открылись крепкие ляжки зрелой, в самом соку женщины, изголодавшейся по мужскому телу.
— А не устаете, Ник?
«Боже, из меня ж течет…»
— Конечно, устаю. Бывает, такие попадаются разговорчивые персоны…
Линн уже колотило. С таким мужиком — и болтать в постели? Ну уж нет! Под него, на пего, перед ним — как угодно, что угодно…
— Вероятно, им трудно иначе реализовать себя, — с трудом проговорила она.
— В том-то и дело, — кивнул Ник. — И моя задача — как бы переориентировать их в правильном направлении. Поближе к живой жизни, если можно так выразиться. Ну и утешить по мере сил.
Внутри Линн все зарычало. Господи, да изнасилуй же меня, вот прямо тут, в гостиной, на ковре, на столике, в кресле, дери меня, как наглый варвар, как орангутан, чтобы я вопила и билась в судорогах, чтобы у меня трещали ребра и лопались ягодицы, чтобы твое грозное копье пронзало меня от ануса до горла насквозь, чтобы ошметки моей трепещущей плоти брызгали по стенам, чтобы дом ходил ходуном, чудовище, залюби меня до смерти, сдери с меня скальп, оборви мои полные соски и сожри их, вандал, раскроши мои кости, разотри меня в пыль — только сейчас же, немедленно, тут же, ну давай же, давай же, давай…
— И вам порой наверняка приходится быть жестоким? — спросила она, едва сдерживая крик.
