понятно.
— Я предал тебя, Ник. Я подлец, — понурил голову Фрэнк. — И я даже не смею просить у тебя прощения…
— И не надо, — слегка морщась, сказал Ник. — Потому что, если ты попросишь у меня прощенья, я не буду знать, что мне ответить тебе. Поверь: я действительно хочу простить тебя. Но во мне сидят как бы два человека, и каждый твердит свое. И я не пойму, кого из них мне слушать. И слушаю обоих, пытаясь понять, кто из них прав.
Ник говорил медленно, тщательно подбирая слова и с досадой ощущая всю их приблизительность, неточность.
— Понимаешь, Фрэнк, дело ведь вовсе не в том, прощу я тебя или нет. Дело не во мне, не в моих словах, не в памяти о прошлом. Есть только данный миг, сиюминутный поступок — ведь едва ли не каждую секунду каждый из нас или рождается, или умирает. Просто я желаю тебе чаще рождаться, вот и все. Я не знаю, достаточно ли понятно говорю… Но ты попытайся все же меня понять.
— Да, я, кажется, понимаю, — тихо промолвил Фрэнк. — Не нужно ждать от других ни утешения, ни снисхождения… Да это порой просто невозможно. Вот Линн — она ведь уже никогда не сможет сказать мне ничего. Значит, дело только за мной… Ты хорошо это сказал: нужно чаще рождаться. Я постараюсь…
— Вот и ладно, — с явным облегчением сказал Ник, чувствуя, что уже можно уйти от трудной темы. — Ты мне лучше объясни, зачем ты прихватил с собой эту чертову коробку с наркотиком?
— Пожалел плоды своего упорного труда, — криво усмехнулся Фрэнк. — А в общем — на всякий случай, чтобы иметь хоть какой-то козырь против Мак-Реди. И вещественное доказательство его делишек.
— Не больно-то крупный у тебя козырь… Однако, к сожалению, пригодился — и так быстро.
— Я надеюсь, что он пока не причинит вреда Билли.
— Пока — нет… С него довольно сознания того, как ты сейчас мучаешься в неведении. Мак-Реди, как я понимаю, такой садист, что он причинит боль Билли только в твоем присутствии, именно тогда он словит кайф.
— Я не позволю ему этого сделать!
— Хорошо бы… Скажи-ка: а ты что же — собираешься жениться на Энни?
— Вроде бы да… Но меня так подкосило известие о гибели Линн…
— Мертвых не воротишь, Фрэнк. Нужно жить для живых, дружище.
— Так-то оно так… Но внутри появился такой барьер, что ли.
— Ничего — перепрыгнешь.
— А вот Билли — вдруг ему не понравится Энни? — озабоченно спросил Фрэнк.
— Это уж от тебя зависит: он же, скорее всего, будет смотреть на нее твоими глазами. И если Энни в какой-то степени сможет заменить ему мать, все будет в порядке. Билли ведь привязчивый парень, как я успел заметить.
— Ты с ним легко сошелся? — поинтересовался Фрэнк не без некоторой ревности.
— Да, без проблем. Ты не бойся — вы с ним нормально состыкуетесь. Родные же люди, в конце концов. Ты его свози сразу куда-нибудь, чтобы парень отвлекся от всех этих грустных дел.
— Ну, конечно.
— И прихвати заодно Энни.
— Ты думаешь стоит?
— Непременно. Знаешь, совместные поездки — они ведь здорово объединяют.
— Это мысль вообще-то. Спасибо тебе за совет, Ник.
— Не за что.
— Слушай, ты прямо-таки моя добрая фея, — засмеялся Фрэнк.
— Ну ты и сказал…
— А что? Из каземата вытащил, а теперь еще и мою будущую семейную жизнь устраиваешь.
— Надо же мне чем-то заполнять свой досуг. Совмещаю приятное с полезным, так сказать…
— Я тебя тогда не спас, а ты теперь спасаешь меня… — тяжело вздохнул Фрэнк.
— Не болтай ерунды, — поморщился Ник. — Никто никого не спасет — каждый сам спасает сам себя, а иначе — это не настоящее спасение, а только его видимость, имитация. Отсрочка приговора, другими словами.
— Ты стал философом…
— Да какое там — философом… Просто пытаюсь как-то объяснить эту дурацкую жизнь, озвучить ее.
— Наверное, твое общение с дамочками тут роль играет: ты им растолковываешь, что такое жизнь, с чем ее едят…
— Разве я похож на пастыря?
— Но они-то смахивают на заблудших овечек?
— Когда как. Иные напоминают мне блуждающих волчиц, — засмеялся Ник.
— Может, тебе и впрямь нужно начать писать книжки? Это ведь и есть лучший способ объяснить жизнь, разве не так? — предположил Фрэнк.
— Вероятно, попробую. Буду наговаривать на диктофон, заведу секретаршу, которая будет мою бредятину расшифровывать. Вдруг что-нибудь и получится… Ну что, снарядим еще пару бутылочек?
— Да хватит, пожалуй. Уже дюжина готова… Слушай, а может, ты напишешь про наш Вьетнам?
Ник задумался.
— Да пес его знает, — сказал он наконец. — Наверное, об этом уже много написано, просто я не читал, не знаю. Можно невольно повториться — зачем?
— Мне лично не попадалось на глаза ничего стоящего на эту тему, — заметил Фрэнк.
— Можно сделать просто: собрать наши воспоминания. Разыскать Баксли, Коллинза, других ребят, порасспросить хорошенько…
— Толковая идея, — одобрил Фрэнк. — Довольно-таки веселенькая книжка может получиться.
— Да, смеялись мы тогда много, — кивнул Ник. — Ты и сам был изрядный хохмач, вечно анекдоты травил. Сейчас-то уже остепенился вроде.
— Годы свое берут, что поделать… Тогда я был просто бездумный пацан-зубоскал…
— За что ж ты так себя осуждаешь? В той обстановке лишний раз посмеяться было очень кстати.
— В общем да.
Ник вдруг хлопнул себя по коленям:
— Слушай-ка, а ты ведь тогда так и не досказал историю про парня, который ушел воевать в Корею, а его невеста принялась блудить с каждым встречным-поперечным.
— Это Пат Джефферсон, что ли?
— Ну да, вроде… Он тогда вернулся и, узнав обо всех ее проделках, позвал тем не менее эту потаскушку замуж, чему она несказанно удивилась.
— Да-да, — усмехнулся Фрэнк. — Причем предупредил ее, чтоб вела себя по-прежнему. И никаких при этом абортов, помнишь?
— Помню, конечно. Так он что же — свихнулся на войне, что ли?
— Нет-нет, там другое…
— Так доскажи наконец эту историю.
— Видишь ли, дружище: дело в том, что Пат Джефферсон ужасно любил детей, прямо-таки обожал их. Но, будучи в Корее, он получил осколок в мошонку, и в результате его детородный орган перестал быть таковым. Не мог он ничего, понимаешь? Потому-то Пат Джефферсон и поступил именно таким образом… И нарожала ему жена штук восемь детей от неизвестно каких отцов. Очень милое получилось семейство. Пат был удовлетворен, да и супруге его пришлось по душе сложившееся положение, поскольку была отчаянной нимфоманкой.
— Занятно, — улыбнулся Ник. — Он был добрый малый, этот Пат Джефферсон.
— Да уж…
— А ты общался с кем-нибудь из наших ребят за эти годы? — спросил Ник.
— Нет, как меня ни тянуло к ним, — признался Фрэнк. — Ребята смотрели на меня довольно-таки косо
