— Дорогой, мы… мы вполне обеспеченные люди. Что тебя беспокоит?
Она его уже десять раз спрашивала, не в женитьбе ли дело, хочет ли он жениться на ней. Если она его и сейчас спросит, то он ответит ей 'да', но он знал, что сейчас, перед их очагом, она его об этом не спросит.
— Ничего не беспокоит, — коротко ответил Гай.
— Тогда ты не мог бы поменьше работать? — умоляюще спросила Энн, а затем внезапно, от внутренней радости и в предвкушении новой жизни, притянула его к себе.
Он поцеловал ее — машинально, как бы между прочим, потому что знал, что она ожидает от него этого. Она заметит, подумалось ему, обязательно заметит, она всегда замечала мельчайшие различия в поцелуях, а ведь он уже давно не целовал ее. Когда она ничего не сказала, Гай подумал, что в нем произошли настолько огромные перемены, что о них и упоминать не стоило.
Тридцатая
Гай пересек кухню и направился к черному ходу.
— Надо же, попасть на вечер самообслуживания, — заявил Гай.
— Что же тут особенного? Вы будете есть ту пищу, которую мы едим каждый четверг вечером. — Миссис Фолкнер поднесла ему веточку сельдерея, который она мыла под раковиной. — Хейзел будет разочарована, что ее нет с нами и она не сможет испечь для нас свой слоеный пирог. Придется вам с Энн это делать.
Гай вышел во двор. Еще ярко светило солнце, хотя забор из штакетника отбрасывал уже тень на клумбы с крокусами и ирисами. За лужайкой, по которой ветерок гонял волны, он видел Энн с завязанными пучком волосами и в бледно-зеленом свитере. Они много раз собирали там с Энн мяту и водяной кресс в речушке, что вытекала из рощицы, в которой он дрался с Бруно. Бруно в прошлом, напомнил он себе, он ушел из его жизни, исчез. Какой бы метод ни избрал Джерард, он наверняка отбил у Бруно охоту общаться с ним, с Гаем.
Во двор въехал ухоженный автомобиль мистера Фолкнера и исчез в открытом гараже. Что он, Гай, делает тут, спросил он вдруг сам себя, где обманывает всех подряд, даже цветную повариху, которая любит готовить для него слоеный пирог, потому что однажды, по-видимому, похвалил ее блюдо? Гай направился к грушевым деревьям, где ни Энн, ни ее отцу не так-то просто будет увидеть его.
Если он уйдет из жизни Энн, что с ней случится? Она не забросила своих старых друзей из своей и Тедди компании, очень подходящих молодых людей, видных, играющих в поло и, по мелочам, в ночных клубах, пока не их не возьмут в свой бизнес их отцы и пока они не женятся на какой-нибудь красивой девушке своего круга. Энн была, конечно, другой, иначе не привлекла бы к себе его внимания. Она была не из тех красивых молодых девиц, которые пару лет занимались своей карьерой — чтобы было что сказать о себе, — пока не выходили замуж за достойного молодого человека. Но была бы Энн такой, если бы не он? Она часто говорила ему, что он — с его амбициями — служил для нее вдохновением, что у нее не было такого же таланта, тяги к цели в то время, когда она встретила его. И не встретился ли бы ей другой такой же мужчина, как и он, но более достойный ее?
Гай пошел к Энн.
— Всё, я почти выдохлась, — сказала Энн. — Не мог пораньше подойти?
— Я торопился к тебе, — неубедительным тоном ответил он.
— Ты десять минут там стены подпирал.
Кустик кресс-салата поплыл по течению, и Гай спрыгнул на берег, чтобы достать его. Подгребая его к себе, он подумал, что в этот момент похож на опоссума.
— Я думаю, скоро у меня будет работа, Энн.
Энн с удивлением посмотрела на него.
— Работа? В смысле — на фирме?
Это была фраза, принятая у архитекторов — 'работа на фирме'. Гай утвердительно кивнул, не глядя на Энн.
— А что, дело хорошее, — неуверенно промолвил он. — Постоянная работа с приличным заработком.
— Постоянная? — с легкой усмешкой сказала Энн. — Как целый год с больницей?
— Мне не придется всё время сидеть в чертежной.
Энн встала.
— Это из-за денег? Потому что ты не берешь деньги за больницу?
Он отвернулся от нее и сделал большой шаг вдоль влажного берега.
— Не совсем, — произнес он сквозь зубы. — Отчасти, может быть.
Несколько недель назад он решил вернуть в департамент по делам больниц полученный от него гонорар, после того как выплатил деньги работавшему у него персоналу.
— Но ты сказал, что это не будет иметь значения, Гай. Мы оба согласились, что мы… ты можешь позволить себе это.
Мир вокруг замер, прислушиваясь к ним. Гай взглянул на Энн. Она отвела рукой со лба прядь волос, испачкав при этом лоб.
— Это продлится не долго. Может, полгода, а может — намного меньше.
— Но зачем это нужно?
— Я так хочу!
— А почему ты так хочешь? Почему тебе хочется быть мучеником?
Гай ничего не ответил.
Заходящее солнце вдруг выглянуло из-за деревьев и осветило их. Гай нахмурил брови, на одной их которых был виден шрам, полученный им, когда он продирался сквозь чащу. Шрам, который останется навсегда свидетелем тех дней, считал Гай. Он ударил ногой по камню на земле, но тот не шелохнулся. Пусть она думает, что работа — это часть его депрессии после Пальмиры. Пусть думает, что хочет.
— Гай, мне очень жаль.
Гай поднял на нее глаза.
— Жаль?
Она подошла к нему поближе.
— Жаль. Я думаю, что знаю, в чем дело.
Гай стоял, по-прежнему держа руки в карманах.
— Ты о чем?
Она сделала паузу, прежде чем сказать.
— Я думаю, что всё это, всё твое беспокойство, тревожное состояние после Пальмиры — всё это идет от Мириам, пусть ты даже сам не осознаешь этого. Мне так кажется.
Гай резко отвернулся.
— Нет-нет! Дело совсем не в этом! — воскликнул он с предельной искренностью, но звучало это ложью. Гай нервно провел обеими руками по волосам.
— Послушай, Гай. — Энн говорила спокойно и размеренно. — Может быть, ты, сам того не понимая, преувеличиваешь, что тебе так хочется, чтобы мы поженились. Если ты думаешь, что дело в этом, то скажи, мне это легче воспринять, чем ссылки на работу. Если ты хочешь подождать какое-то время или вообще отказаться от этой затеи, скажи, я перенесу это.
Энн набралась внутренней решимости, и давно. Гаю это видно было по ее спокойствию. Бросай ее хоть сейчас, и боль потери заглушит на время боль вины.
— Энн! — позвал отец из двери черного хода. — Ты скоро придешь?! Мне нужна твоя мята!
— Минуточку, папа! — крикнула Энн в ответ. — Так что ты скажешь, Гай?
У Гая словно язык прирос к нёбу. Ему хотелось сказать ей, что она солнце в его темном лесу, но хватило только вымолвить:
— Не знаю…
