организовал тут полицию для меня.
— Боже сохрани, Гай, ты ведь мой друг! — сделав ударение на последнем слове, быстро, и с неожиданной страстью, произнес Бруно. — Я же тебя люблю!
'Я тебя люблю, я тебя не ненавижу', — подумал Гай. Но последнего Бруно не скажет, потому что он действительно ненавидит Гая. Так же как Гай никогда бы не сказал Бруно 'ты мне нравишься', но вместо этого 'я тебя ненавижу', потому что тот действительно нравился Гаю. Гай сжал зубы и потер пальцами лоб. Он предвидел, что равновесие положительной и отрицательной воли парализуют всякое его действие еще до того, как он его предпримет. Как в данном, например, случае, когда он вынужден сидеть здесь. Он вскочил, и только что принесенные напитки опрокинулись на скатерть.
Бруно уставился на него, пораженный и удивленный.
— Гай, в чем дело? — Бруно последовал за Гаем. — Гай, подожди! Ты не думай, я никогда в жизни не сделаю такого! Сколько буду жить!
— Не трогай меня!
— Гай! — Бруно почти плакал. Зачем люди так поступают с ним? Почему? И Бруно на тротуаре еще продолжал кричать: — Никогда в жизни! Хоть за миллион долларов! Поверь мне, Гай!
Гай оттолкнул Бруно в грудь и захлопнул дверцу такси. Он знал, что Бруно никогда в жизни не предаст его. Но если всё в жизни так неопределенно, то как можно быть уверенным?
Тридцать четвертая глава
— Какие у вас отношения с миссис Хейнз?
Такого вопроса Бруно ожидал. У Джерарда были его расходные счета, и вопрос возник в связи с цветами, который Бруно послал Энн.
— Дружеские. Я друг ее мужа.
— Ах, друг?
— Знакомый. — Бруно пожал плечами, зная, что Джерард будет думать, будто Бруно хвастается, поскольку Гай был знаменит.
— И давно вы его знаете?
— Нет, недавно. — Перегнувшись через ручку кресла, Бруно потянулся за зажигалкой.
— И с чего это вы послали цветы?
— С хорошего настроения, думаю. Я перед этим был там на вечере.
— О, вы настолько хорошо знакомы?
Бруно снова пожал плечами.
— Была обычная вечеринка. Он был одним из архитекторов, которых мы имели в виду, когда говорили о строительстве дома. — Такой ответ выскочил у него сам собой, и он подумал, что удачно.
— Мэтт Ливайн. Вернемся к нему.
Бруно вздохнул. Гая пропустили — может быть потому, что его сейчас не было в городе, а может — просто пропустили. С Мэттом Ливайном у него ничего не было, но еще не понимая, что он может пригодиться, Бруно часто встречался с ним перед убийством.
— Так как насчет него? Вы виделись с ним 24, 28, 30 апреля, 2, 5, 6, 7 марта, и за два дня до убийства. Что вы на это скажете?
— Разве? — Бруно улыбнулся. До последнего времени в активе Джерарда было три человека из связей Бруно. Мэтт тоже недолюбливал Бруно и мог наговорить чего угодно. — Его интересовал мой автомобиль, хотел купить.
— А вы хотели его продать? Впрочем, почему и нет, вы же говорили, что собираетесь купить новый.
— Я хотел продать тот, чтобы купить маленькую машину, — рассеянно сказал Бруно. — Ту, которая сейчас в гараже. 'Кросли'.
Джерард улыбнулся.
— А как давно вы знаете Марка Лева?
— С тех пор как он был Марком Левицки, — ответил Бруно. — Углубитесь дальше, и вы узнаете, что он убил своего собственного отца в России. Бруно взглянул на Джерарда. 'Собственного' прозвучало смешно, можно было бы обойтись без этого.
— Мэтт что-то и слышать про вас не хочет. Что, не договорились?
— О машине?
— Чарльз, — не теряя терпения, попытался Джерард урезонить Бруно.
— Мне больше нечего сказать. — Бруно взглянул на свои обкусанные ногти и подумал, что это хорошо, что Мэтт подходит под описание убийцы, составленное со слов Херберта.
— А с Эрни Шрёдером вы последнее время часто встречались?
Бруно широко открыл рот, приготовившись ответить.
Тридцать пятая глава
Гай босиком, в белых парусиновых брюках, сидел нога на ногу на носовой части палубы 'Индии'. Уже показался Лонг-Айленд, но смотреть на него пока не хотелось. Его приятно и знакомо покачивало в такт слабой качки судна. День, когда он видел в ресторане Бруно, казался ему днем сумасшествия. Он точно начинал свихиваться. Энн должна быть заметить это.
Гай согнул руку и потрогал тонкую бронзовую кожу, покрывавшую мускулы. Он почернел, как Эгон, парень-полупортугалец, которого они наняли в порту Лонг-Айленда в начале круиза. Только маленький шрам на правой брови остался белым.
Три недели пребывания в море принесли ему покой и отрешение, которых он давно не знал и которые месяц спустя покажутся ему чуждыми. Он пришел к выводу, что его искупление, каким бы оно ни было, это часть его судьбы и, как и прочая его судьба, само найдет его, ищи его не ищи. Он всегда доверял своему чувству судьбы. Еще мальчиком, когда они дружили с Питером, он знал, что будет не просто мечтать, — про Питера-то он знал, что тот только и делал, что мечтал, — а построит знаменитые здания, его имя займет достойное место в архитектуре и, наконец, — это казалось ему венцом достижений — он построит мост. Это будет белый мост с пролетами, словно крылья ангела, похожий на мост с поворотами Роберта Мэйларта из его книги по архитектуре так ему казалось тогда. Такая вера в судьбу, возможно, могла бы считаться изрядной самоуверенностью, но, с другой стороны, кто может быть более истинно смиренным, чем человек, всецело покоряющийся своей судьбе? Убийство, которое, казалось, было грубым отклонением от предначертанного, грех против самого себя, он теперь считал тоже частью своей судьбы. Думать иначе было невозможно. А если так, то ему должен быть указан путь к искуплению и даны силы встретить его подобающе. И если это будет смерть, ему должны быть даны силы встретить и такой исход, а также силы для Энн, чтобы выдержать это. Странно, но он чувствовал себя смиренней самой мелкой морской рыбешки и мощнее самой большой горы на земле. Но он не самонадеян. Его самонадеянность — это средство самозащиты, а она достигла своего предела в момент разрыва с Мириам. И не знал ли он уже тогда, угнетенный и подавленный, что ему предстоит встретить другую женщину, которую он сможет полюбить и которая полюбит его? И какое лучшее доказательство ему нужно в подтверждение этого, после того как они на протяжении этих трех недель в море были ближе, а жизни каждого слились в одну гармоничную жизнь как никогда ранее?
Гай повернулся к Энн. Она стояла, прислонившись к грот-мачте. На ее губах играла слабая, сдержанная улыбка. И гордая за него. Как у матери, подумал Гай, которая успешна вышла со своим ребенком из череды болезней. Гай улыбнулся ей в ответ, очень довольный тем, что так безгранично может верить в ее непогрешимость и правоту и что она при этом остается человеческим существом. А еще более тем, что она принадлежит ему. Потом Гай перевел взгляд на свои сложенные руки и подумал о завтрашней
