Все тело было наполнено бодрящим ощущением весны. Правда, не видать еще ни ручьев, ни проталинок. Но жесткийй панцырь наста уже просел и на возвышенностях покрылся чешуйчатыми, сияющими под солнцем зеркалами. Тепло. В полдень можно переходить на облегченную одежду.
Глеб жал на педали, стараясь не терять из вида излома береговой полосы — главного ориентира. Вдруг в привычной музыке шуршания скатов он уловил под ногой какой-то иной, тревожный звук. Спешился, осмотрел передачу. Все ясно — лопнул левый педальный шатун, очевидно, сказалась перегрузка велосипеда. Сложность в том, что в запасе такой детали нет. Надо спешить к радиостанции, там будет легче что-либо придумать.
Но ускорить движение не удавалось — машина вышла из строя. Дорога, на которую велосипедист намеревался потратить два-три дня, растянулась на целую неделю. Вот и высунувшийся в море мыс — Болванский нос, самая северная точка острова. Существует легенда, что на этом мысу главный идол стоял. Сюда ненцы не только с Вайгача, но и из Большеземельской тундры, с Ямала приезжали поклониться. Еще несколько десятков километров западнее, на другом мысу, — радиостанция 'Вайгач'.
Снова изумленные лица, снова расспросы. Как же! Человек с материка и со сломанным велосипедом. Зимовщики поймали около месяца назад радиограмму с Югорского шара о прибытии Травина, но приняли это сообщение за апрельскую шутку соседей. И вот спортсмен здесь.
Глава местной власти, степенный ненец Георгий — становище находилось рядом с мачтами рации — начертал в регистраторе свою подпись — две печатные буквы 'Г. Т.' и дату — 24 мая 1930 года. Затем, подышав на печать, вырезанную из моржовой кости, пришлепнул красный оттиск: 'Вайгачский островной Совет'.
На станции Глеб узнал новость. Пришла радиограмма с известием, что в Югорском шаре побывал ледокол и высадил там геологов и что в ближайшее время ожидается приход Карской экспедиции.
Карские экспедиции — групповые транспортные рейсы из Архангельска в устья Оби и Енисея являлись важнейшим мероприятием в развитии советского арктического мореплавания. Начаты они были по инициативе Владимира Ильича Ленина. Первый караван организовали в 1920 году для переброски сибирского хлеба голодающему европейскому северу страны. Для этой экспедиции с трудом собрали около двух десятков разношерстных изношенных судов. Но задание республики моряки выполнили — доставили в Архангельск две тысячи тонн хлеба, много сала и масла, С тех пор Карские экспедиции формировались ежегодно, обслуживая промышленными товарами север Западной Сибири до Енисея и вывозя хлеб, пушнину и лес. В экспедиции текущего, 1930 года уже участвовало более пятидесяти транспортных кораблей. Основная масса судов шла в Игарку, в новый советский арктический порт, за лесом. Движение в ледовых условиях обеспечивали ледоколы 'Ленин' и 'Малыгин'. Экспедицию возглавлял известный полярный гидрограф Николай Иванович Евгенов.
Глебу надо бы спешить назад, на юг острова, посоветоваться с полярными моряками о дальнейшем выборе пути, а тут как назло авария. Мастерская на рации беднее, чем в его саквояже, самое ценное что там есть — это походный горн. Потолковав с мотористом, он решил сам отковать средник шатуна. Познания, приобретенные в псковской механической мастерской, пригодились. Деталь, изготовленная из куска подручного металла, не казалась изящной, но размерами вполне соответствовала поломанной. Самое трудное, пожалуй, нарезать резьбу. Но смекалка и здесь выручила. Вместо метчика Травин рискнул использовать саму педальную ось, и получилось очень удачно. Новая педаль на 'техническом совете' радиостанции была признана надежной.
Закончив сборы, Глеб отправился в стойбище попрощаться с оленеводами. Но что за странная картина? Все население толпилось у костра. Возле огня сидел пожилой ненец с широкой костью в руке. Время от времени он совал ее в костер, затем внимательно осматривал.
– Что это? — обратился Глеб к мотористу.
– Гадают, куда оленей гнать на лето, — мрачно ответил парень. — Это оленья лопатка. Вот треснет на огне — и результат готов: куда трещина — в том направлении и табун гони… А ведь каждый день рассказываем, что в стране происходит и за рубежом…
Старик выхватил кость. Послышался ропот.
– Трещина на Болванский нос показала, — комментировал моторист.
– Опять шаманишь! — ворвался в круг председатель Георгий. — Хочешь снова, как в прошлом году, на наст оленей пригнать, — гневно говорил он старику. — На радиостанции сказали, что снега будет мало на западном берегу. Советская власть никогда не обманывает, не то что твоя лопатка.
Старик что-то пытался возражать, но авторитет председателя быстро взял верх, и гадальщик, со злостью бросив кость в огонь, пошел к чуму.
В этот же день Травин направился в обратный путь, к Югорскому шару.
***
Бухта, названная именем Варнека, врезается в Вайгач как раз напротив поселка Хабарова. Когда Глеб шел на север Вайгача, берег был пуст, сейчас же здесь белели палатки. Возвышались под брезентом штабеля мешков и ящиков. Это был лагерь промышленной геологической экспедиции, первой на этом клочке земли. Уже начались съемки, бурение, взрывные работы. Каждый взрыв обнажал сероватые, пробитые ледяными иглами вечной мерзлоты горные породы. Травин познакомился с геологами.
– Оставайтесь с нами, — предлагал начальник.
– Нет, я уже на Камчатке решил жить, там, кстати, богатств такого рода не меньше. Да и пройти осталось сущие пустяки…
– Ну да? тридцать тысяч километров, если считать по берегу, — уточнил геолог…
Назавтра Глеб направился в Хабарово, чтобы выяснить у радистов время прибытия Карской экспедиции.
Крошечное сельцо сейчас было шумным и многолюдным. Сюда, для сдачи пушнины, добытой за зиму, один за другим приезжали с семьями оленеводы и охотники. Ставили остроконечные чумы и начинали торг. В обмен на меха мешками закупали сухари, плиточный чай, табак, брали винтовки, патроны, посуду, мануфактуру. И каждый глава семьи шел первым долгом в кочевой Совет, расположившийся в бывшей часовне с кумачевым знаменем на штыре. Садились прямо на пол и, спустив до пояса верхнюю одежду, начинали разговор. Главная тема — коллективизация.
– Работать вместе, помогать друг другу, школы-интернаты строить, — говорил недавно побывавший в Архангельске председатель. — Советская власть даст нам боты с моторами, поставим дома большие, электростанцию. Электричество, как солнце, даже лучше — оно и в полярную ночь светит.
– Баню построим. Будем бороться с болезнями, с грязью, — прозвучал высокий голос.
Собравшиеся обернулись к стоявшей у стены кареглазой девушке.
– Правильно, товарищ фельдшер, — подтвердил председатель.
Травин уже знал, что эта девушка прибыла сюда вместе с геологической экспедицией. Геологи направились на Вайгач, а ее оставили в Хабарове для организации постоянного медицинского пункта.
– А 'железные олени' будут? — крикнул кто-то помоложе, глянув на далекого гостя.
Слава о том, что Травин пересек зимой на 'железном олене' Большеземельскую тундру, уже гуляла по всем становищам. Когда велосипедист вернулся с Вайгача, то о его походе рассказывали с такими подробностями, словно кто-то сопровождал каждый его шаг, начиная с устья Печоры. Это действовал 'беспроволочный телеграф' передачи из уст в уста новостей в бескрайних пространствах тундры.
– Я для того и еду на велосипеде по вашему краю, — вступил в беседу Глеб, — чтобы все северяне могли видеть, какая хорошая машина — велосипед. И, конечно, у вас много будет таких машин. В Москве, в Харькове заводы уже начали выпускать тысячи велосипедов или, как вы говорите, 'железных оленей'.
– О-о, целые стада! — рассмеялся любопытствующий, — ягеля такому олешку не надо…
– А следом за велосипедом придут мотоциклы, аэросани, вездеходы — продолжал Глеб. — И вы научитесь управлять ими.
