так, чтобы тамплиеры не догадались о существовании другого братства, которому суждено продолжить свой путь, и о том, что гарантия его выживания — это сокровища храма. Необходимо принести в жертву белый храм ради сохранения храма черного. Если же на завтрашнем собрании будет решено объявить, что орден существует, и потребовать восстановления его прав, то враги ополчатся против нас и, быть может, им удастся покончить с нами.
— Но как ты добьешься своей цели? — спросил один из рыцарей. — По моим сведениям, большинство братьев стоят за продолжение существования ордена.
— Многие предлагают отправиться в Авиньон и просить Папу о его восстановлении, — вставил слово еще один из участников собрания.
— Есть только один путь, — ответил Лармениус.
— Какой же?
— Убедить Жерара де Сен-Гобена и еще с полдесятка влиятельных рыцарей, готовых сопротивляться до последнего, в том, что им следует высказаться в пользу роспуска нашего ордена.
— Это легко сказать, но как сделать?
— Я с ними поговорю.
Лармениус все так же стоял рядом с Бертраном, не убирая руку с его плеча. Этот молодой рыцарь словно придавал ему хладнокровия в ту минуту, когда все прочие были возбуждены до предела.
— Не думаю, что у тебя получится.
Лармениус только пожал плечами:
— Посмотрим. Я переговорю с каждым из них по отдельности и постараюсь, чтобы мои слова звучали убедительно.
День выдался долгий, беспокойный, отмеченный печатью сомнения. Когда Лармениус покидал вырубленную в скале пещеру, вход в которую был сокрыт густыми зарослями, ему стало зябко, и он поплотнее закутался в плащ.
В течение десяти с лишним часов старый тамплиер провел шесть долгих разговоров. Встречи проходили при свете факелов. Только они озаряли глубокую пещеру, созданную руками тамплиеров еще на заре существования ордена в качестве укрытия на случай беды.
Как и предчувствовал Лармениус, все эти беседы проходили на редкость трудно. Тамплиеры никоим образом не желали признать себя побежденными, несмотря на то что идеалы их явно принадлежали другой эпохе. Их время осталось далеко позади, как и Крестовые походы. Эти люди раз и навсегда встали на путь, придававший смысл их жизни. Если он пресекался, то они уже не знали, куда двигаться дальше.
Трое рыцарей после ожесточенного сопротивления выразили готовность помочь Лармениусу, двое не сказали ничего определенного, а один, Жерар де Сен-Гобен, так и не сдвинулся со своих позиций.
В ушах черного магистра все еще звучали отголоски жарких споров. Вокруг сгущалось молчание леса, от которого рыцарю становилось жутковато, зато свежий воздух успокаивал его, избавлял от тяжких раздумий.
Под пышными кронами деревьев было темно и даже мрачно. Лармениус провел более десяти часов под каменными сводами и утратил представление о времени. Впрочем, полумрак, сгустившийся вокруг него, свидетельствовал о предзакатной поре, о приближении ночи.
Все сведения, добытые рыцарем, указывали на то, что завтрашнее собрание обещает быть многолюдным. Он не имел ни малейшего представления о том, чем же оно закончится.
Несмотря на усталость, черный магистр решил повидать Бертрана де Лафоре. Тот был молодым, но очень влиятельным человеком. Его позиция могла склонить чашу весов в ту или иную сторону.
Старый рыцарь нашел молодого собрата в одной из хижин, возведенных в качестве временного пристанища. Бертран делил этот кров с девятью тамплиерами. Лармениус остановился перед столбами, игравшими роль дверного проема. До его ушей донеслись обрывки фраз, по которым легко было догадаться о том, что между обитателями хижины шел жаркий спор о том, какое решение следует принять завтра.
Лармениус подумал, что сейчас все уцелевшие тамплиеры только об этом и толковали. Он попросил Бертрана на минутку выйти из хижины.
Братья отошли подальше от лагеря, и верховный руководитель ордена сразу же заговорил о главном:
— Я знаю, как настроен ты сам, однако мне нужно нечто большее, чем один голос.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу, чтобы завтра ты выступил перед нашими собратьями. Твоя позиция может иметь большое значение.
Бертран остановился и заглянул Лармениусу в глаза.
— Тебе не удалось их убедить?
— Не знаю.
В словах черного магистра Бертран расслышал горечь. Былое спокойствие этого человека превратилось в покорность судьбе.
— Все шестеро дали слово ничего не рассказывать о том, что мне пришлось им открыть. Эта сторона дела меня не беспокоит. Все они люди чести и не проронят ни слова. Хотя эти рыцари и были потрясены, когда я подводил их к порогу тайны. Вопрос в том, согласятся ли они перед лицом своих собратьев высказаться в пользу роспуска ордена?
— Что сказал Гуго де Сен-Мишель?
— Почему ты спрашиваешь именно о нем?
— Потому что сейчас его слово имеет наибольший вес. Именно он руководил действиями, благодаря которым сбылось проклятие Жака де Моле.
Лармениус кивнул.
— Он меня очень удивил.
— Могу я узнать, чем же?
— Конечно, можешь. Сен-Мишель заявил, что возмездие не закончилось.
Рыцари отошли от лагеря на сотню с лишним шагов. Теперь их ушей достигали только слабые шорохи. Тьма сгущалась над головами этих людей.
— Что он хотел этим сказать? Ведь и Филипп Четвертый, и Климент Пятый уже умерли.
— Он считает, что обязанность рыцарей храма — покончить с самими институциями, которые представляли эти двое.
— Но это ведь просто безумие! — воскликнул Бертран.
— Сен-Мишель так не считает. Он утверждает, что если Римская империя пала, то может пасть и монархия во Франции. По его мнению, Папы недостойны представлять христианский мир.
— Он хочет покончить с монархией и папством?
— Именно так.
— Безумие! — повторил Лафоре.
— Как я и говорил, Сен-Мишель был глубоко потрясен, когда узнал о существовании братства.
— Это нормально.
— Но его потрясло вовсе не само существование «Змееносца». Он тотчас же заявил, что подобная организация как нельзя лучше подходит для совершения возмездия.
Бертран снова остановился, как будто тяжкий груз раздумий не давал ему двигаться дальше. Рыцари молча стояли посреди лесного умиротворения, вдали от лагеря, обитатели которого в это время готовились к ночлегу.
— Почему бы не предложить ему договор? — прервал молчание молодой рыцарь.
Лица Лармениуса в потемках почти не было видно, что не помешало Бертрану отметить, насколько тот был поражен его предложением.
— Какой же?
— Полагаю, Сен-Мишелю ясно, что целей, которыми он задается, достичь весьма трудно. Для этого понадобятся огромные средства, мощная организация и, главное, время, много времени. Покончить с монархией во Франции и с папством во всем католическом мире намного сложнее, чем устранить ту или иную особу.
