Квартира по-прежнему была великолепной, однако каждая комната без вещей Себастьяна выглядела как-то по-другому. Кровать смотрелась сиротливо без красного покрывала, расшитого стеклянными глазами. Она выглядела голой и словно старалась прикрыться простыней. Без подушек, сложенных друг на друга в высокую башню, эта кровать легко могла бы сойти за кровать ее родителей. Она выглядела такой новой, как будто с нее только что содрали упаковочную пленку. Более того, без покрывала и подушек Себастьяна она казалась очень жесткой. Создавалось впечатление, что к ней никто не притрагивался вот уже тридцать лет.
Анне не терпелось увидеть свою новую одежду, висящую в шкафу. Легкая белая льняная юбка. Узкие желтые брюки из шотландки. Красное обтягивающее платье. Как писал Карл Бенсон: «Это не вы носите свою одежду, а одежда носит вас».
Слава богу, ванная осталась такой же, какой и была, стерильной и чистой. Она попробовала включить кран и пустить воду в джакузи. Анна привезла с собой лишь горстку гигиенической косметики, упакованной в черный пакет для мусора.
Она оставила на старой квартире дезодорант с запахом сирени, который вонял словно цветастые простыни в стариковском доме. Она выбросила баночки с уже засохшим увлажняющим кремом. Одноразовые станки для бритья, которыми она пользовалась на протяжении уже нескольких лет. Шампунь с повышенным очищающим эффектом, который должен был придавать волосам естественный блеск и такой объем, как будто вы только что вышли из салона красоты. Несмотря на регулярное использование этого шампуня, волосы Анны все равно оставались жидкими и непышными.
Возвращаясь в гостиную, она мысленно поблагодарила Себастьяна за то, что тот оставил ей свои книги. Они придавали комнате особую атмосферу. Анна не удержалась и открыла шкаф, чтобы проверить, остался ли телевизор.
Она включила телевизор, но ей было не совсем удобно смотреть его, так как дверцы постоянно закрывались. Даже стереоаппаратура выглядела по-другому без компакт-дисков Себастьяна, которые он аккуратно сложил в коробки.
– В этом я фанатик, – сказал он.
Он забыл убрать только один диск Сонаты для фортепиано Бетховена. Анна вставила диск в CD- проигрыватель и пошла на кухню. Дон, застигнутый врасплох, отпрянул от измельчителя пищевых отходов. На кухне стоял пустой холодильник и несколько проволочных корзин для яиц. Но яиц не было.
– Я бы угостила тебя чаем, но ничего с собой не взяла из продуктов, – сказала Анна, открывая один из шкафов, забитый кошачьим кормом.
– Просто осматриваюсь, – сказал Дон, выпрямляясь. – Кажется, здесь есть все необходимое, – добавил он.
Она обернулась и увидела большое, во весь рост, зеркало, повешенное на странном месте – на кухонную дверь. В этом зеркале ее лицо было серым. Изможденным.
– Не беспокойся, – сказал Дон, заметив выражение ее лица. – На самом деле ты выглядишь не так.
Они услышали, как в соседней комнате заиграла музыка. Бетховен.
– Очень мило. Приятная музыка для фона, – сказал Дон, а Анне невольно подумалось, что такую успокаивающую музыку, должно быть, используют в какой-нибудь психиатрической клинике строгого режима.
Впрочем, эта музыка заглушала шум бойлера. До этого Анна не замечала, как он гудит. Раньше, сидя здесь в компании Себастьяна, Шона и их друзей, она слышала только смех да приятное жужжанье тестомешалки.
– Надо посмотреть, почему он так шумит. Уверен, ничего серьезного, – сказал Дон, мастер на все руки. Анна отвела его в подсобку, где стояла сломанная стиральная машина.
Внутри шкафа с бойлером они увидели истекающую пеной банку пива и забытый бутерброд с сыром, которые подпрыгивали и тряслись на крышке бойлера.
– Бедолага, – сказал Дон, изучая водонагреватель устаревшей модели. – Хммм… – Он поглядел на выключатели, расположенные рядом с бойлером. – Я думаю, что сегодня он тебе еще послужит, – наконец сказал Дон. – Но завтра я бы вызвал мастера. Придется, может быть, его заменить.
Они вернулись в гостиную. Анна со страхом ожидала, когда отец соберется уходить. Она не хотела оставаться в новой квартире наедине с сердитым бойлером, который в любую минуту мог взорваться.
– Ну, я, пожалуй… – Дон поправил воротник на своей куртке.
– Пожалуйста, не уходи… побудь еще, – сказал Анна, опускаясь на колени перед картонной коробкой. Он колебался – вероятно, вспомнил, сколько горя причинил Анне в ее детские годы.
– Хорошо, – сказал он, словно вспомнив о своих родительских обязанностях.
Она снова почувствовала себя зависимой. Последнее время Анна чувствовала себя такой взрослой. Она смогла получить эту квартиру без чьей-либо помощи. Она была так счастлива, рассматривая высокий дом в центре города, который вскоре должен был стать ее домом. (Ну, счастлива настолько, насколько может быть человек, который тащит на себе тяжелые коробки.) Она будет жить среди всей этой роскоши, толстых ковров, реек для подвешивания картин.
Сейчас Анна заметила темные пятна, там, где раньше стояла мебель. Она почувствовала себя так, как будто провалила испытание.
Она часто жалела, что нет какой-нибудь независимой организации вроде Международного валютного фонда, которая бы определяла, насколько человек преуспевает в жизни. Сейчас она осознала, что такой орган с успехом мог бы заменить Дон Поттер. Дон, который смотрел сейчас на нее так, будто она не оправдала его надежды.
– Ты почувствуешь себя, как в старой квартире, если не будешь распаковывать коробки, – сказал он разочарованно, усаживаясь поудобнее. Он всегда чувствовал себя уютнее рядом с неудачником. – Эти пятна не будут бросаться в глаза, когда ты разложишь свои вещи, – добавил он на всякий случай, чтобы его дочь вдруг не подумала, что ей удалось провести его и заставить поверить в свое преуспевание.
Кошка осклабилась и свернулась калачиком на шкафчике с телевизором.
– Я рада, что мы поговорили, – горько сказала Анна.
– Я тоже.
– Хорошо, что мы научились говорить, как двое взрослых людей.
– Да? А, нуда.
– И, будучи взрослыми людьми, мы имеем право принимать свои собственные решения и жить своей собственной жизнью.
– Да. Абсолютно верно. – Он заерзал, снова почувствовав себя неловко. – Ну так что, как у тебя идут дела на работе? – Это его всегда интересовало.
– Я ухожу из «SOS!», – ответила Анна, стараясь дышать ровно.
– Ты уходишь из «SOS!»? – Он с любопытством подался вперед. – Ну, это… И в какую передачу ты переходишь? Я же говорил, что переход в «SOS!» будет очередной ступенькой к…
– Нет. Вообще-то я решила снова стать актрисой.
– Актрисой? – Дону показалось, что он ослышался. Может быть, Анна сказала: министром радиовещания?
– Да.
Она жутко боялась этого момента.
Дон привык распределять всех, кого знал, по разным ступенькам иерархической лестницы. Он классифицировал людей в соответствии с их социальным статусом. Актрисы и иже с ними располагались на самой низкой ступени его иерархии. Рынок определял все. Большинство так называемых актрис не получали приличного жалованья. Так же как и официантки. Все они что-то получали, но Дон в любом случае не считал эти деньги достаточными. По его мнению, на свете не могло быть второй Джуди Денч[49]. Все остальные актрисы были бывшими порнозвездами. Многие – даже проститутками.
Анна очень боялась увидеть на лице отца это разочарованное выражение. Он видела его всякий раз, как меняла работу. Дон выбился в люди. Почему этого не может сделать Анна? Его отец был каким-то мелким служащим. Дон же стал инженером-строителем. В свободное время он работал в крупнейшей политической партии. Значит, Анна намерена перечеркнуть все достигнутое и стащить их обратно вниз? До
