Она резко дернула его назад.
—И думать не смей! Я привыкла видеть твою голову на плечах, так мне больше нравится.
Ход его мыслей внезапно изменился, и он прижал ее к стене коридора.
—Действительно нравится?
—Прекрати, Энтони! — Она засмеялась, не слишком решительно уклоняясь от его губ. — Ты неисправим.
—Я влюблен, — парировал он охрипшим голосом. — А влюбленные мужчины обычно неисправимы.
Она задохнулась, когда он губами стал пощипывать ее ухо.
—Ну, если ты так ставишь вопрос... наша комната дальше по коридору.
41
—Господи помилуй! — воскликнул Энтони, когда на следующее утро Джеймс и Джорджина вошли в столовую. — Черт возьми, как это я не заметил, что ты отхватил себе первосортную вещь, Джеймс?
—Ты был слишком занят тем, что допекал меня, — ответил Джеймс. — И не начинай все сначала, парень. Довольствуйся тем, что после твоего ухода ночь у меня была весьма приятной.
Джорджина зарделась, загоревшись желанием пнуть его за подобные слова. Энтони не сделался объектом аналогичного желания, просто из-за того, что ей и в голову не могло прийти, что под «первосортной вещью» подразумевают ее. Поскольку же ночь была и для нее весьма приятной и она выглядела восхитительно в своем вельветовом темно-вишневом платье, прекрасно ее облегающем, чувствовала она себя настолько размягченной, что от комментариев воздержалась.
Но, похоже, Энтони глаз не мог от нее оторвать, и его супруге пришлось ударить его ногой под столом. Он вздрогнул, но глаз все же не отвел, даже когда Джеймс стал на него хмуриться.
В конце концов, с некоторой досадой он спросил:
—Где, черт побери, я тебя уже видел, Джордж? Лицо у тебя дьявольски знакомое, разрази меня гром, если нет.
—Меня зовут не Джордж, — ответила она, усаживаясь за стол, — а Джорджина, для друзей и родственников — Джорджи. Вот только Джеймс, похоже, не может этого запомнить.
—Мы снова намекаем на мое старческое слабоумие? — спросил Джеймс, изгибая дугой одну бровь.
Она ответила с мягкой улыбкой:
—Если ботинок на ноге.
—Если память мне не изменяет, я заставил тебя съесть этот ботинок, когда ты в последний раз пыталась надеть мне его на ногу.
—А если меня память не подводит, — парировала она, — то, думается, это было восхитительно.
Энтони с интересом следил за этим эпизодом, терпеливо ожидая возможности повторить свой вопрос. Однако он забыл о нем думать, когда заметил, как у Джеймса внезапно загорелись глаза внутренним огнем, причем явно не огнем гнева. Страсть, вспыхнувшая при упоминании о ботинке? Неужели она его действительно съела?
—Это что, какая-то очень личная шутка? — вежливо поинтересовался он. — Или анекдот?
—Вам лучше послушать, как мы познакомились, сэр Энтони.
—Ага! — торжествующе воскликнул он. — Я ведь с самого начала так и говорил. Я чертовски силен в этих вещах, всем известно. Итак, где это было? Воксхолл Друри лейн?
— По правде говоря, в прокуренной таверне.
Энтони перевел взгляд с нее на Джеймса, одна бровь изогнулась — привычка, видимо, семейная, решила Джорджина.
—Мне следовало знать об этом. В конце концов, у тебя же слабость к барменшам.
Однако Джеймс сейчас был не в том настроении, чтобы позволять себя вышучивать. С усмешкой он произнес:
—Опять задницей своей думаешь, милый мальчик. Она там не работала. Подумать только, я так и не узнал, что она там делала.
—То же, что и ты, Джеймс, — ответила Джорджина. — Искала кое-кого.
—А ты кого искал? — спросил брата Энтони.
—Не я, а ты. Это был как раз тот день, когда ты меня проволок по половине Лондона в поисках кузена твоей жены,
День этот Энтони никогда не забудет, поэтому он тут же указал:
—Но твоя Марджи была блондинкой.
—А моя Джордж — брюнетка, любительница мужских нарядов.
И тут взгляд Энтони снова уперся в Джорджину, причем стало ясно, что он все вспомнил:
—Господи Боже мой, мегера, которая калечит лодыжки! Я-то думал, что тебе не посчастливилось найти ее, Джеймс.
—Я и не нашел ее. Она меня нашла. Свалилась прямо мне в руки, так сказать. Она подрядилась...
—Джеймс! — перебила его Джорджина, в ужасе оттого, что он снова все это будет рассказывать. — Нет ведь нужды вдаваться во все подробности, а?
—Мы одна семья, любовь моя, — беззаботно ответил он. — Неважно, если они будут знать.
—Неужели? — процедила она, сдвигая брови. — Тот же самый подход, какой ты продемонстрировал, когда обо всем этом рассказывал в моей семье?
Джеймс насупился, явно недовольный тем, что она очень близко подошла к теме, обсуждение которой ему было бы неприятно. И он не потрудился ей ответить. Повернувшись к боковому столику, на котором была разложена еда, он оказался спиной к сидящим.
Чувствуя, что атмосфера резко изменилась, Розлинн дипломатично сказала:
—Могу я вам положить еду на тарелку, Джорджи? По утрам мы сами себя обслуживаем.
—Благодарю...
Однако ее перебил Джеймс, проворчав:
—Да я и сам могу с этим справиться.
Джорджина раздраженно поджала губы. Она хотела не затрагивать ту единственную тему, которая непременно повергала Джеймса в скверное расположение духа, но, черт побери, неужели она должна была глотать оскорбления в адрес собственной семьи, безропотно сносить уколы и шпильки? Его может не волновать, что и кому он говорил и какие это поднимало волны, но ее все это заботило.
Досада ее улетучилась в тот момент, когда она получила от своего мужа тарелку с едой, которую тот шумно шмякнул перед ней. На тарелке высилась небольшая гора из омлета, кусков копченой рыбы, пирога с мясом, сосисок, обложенная бисквитами и огромными порциями различных желе — с таким количеством пищи не справились бы и четверо. Вытаращив глаза, Джорджина разглядывала эту гору, а затем заметила, что гора на тарелке Джеймса была еще выше. Обе они были сооружены столь бездумно, что к ней вернулась способность шутить.
—О, спасибо тебе, Джеймс, — поблагодарила она, из последних сил удерживаясь, чтобы не улыбнуться. — Я действительно умираю от голода, хотя и не представляю почему. С самого утра я какая- то... не очень энергичная.
Откровенная ложь имела целью привести его в более приятное расположение духа, так как оба они этим утром, прежде чем встать с постели, продемонстрировали, что обладают энергией в избытке. Но ей бы надо было уже знать, к чему ведет любая игра словами с Джеймсом Мэлори.
—Тебе следует всегда быть такой ленивой, Джордж, — ответил он с одной из своих сатанинских улыбок, и уже ничто не могло остановить румянец, начавший заливать ее щеки.
—Не знаю, отчего она краснеет, — произнес в наступившей тишине Энтони. — Не похоже, что мы должны понимать подтекст сказанного. Не то чтобы мы не понимали, но нам понимать просто не следует. Я
