продовольствие. В это время не таким далеким кажется материк, и чувствуешь особенно остро заботу Родины о жителях дальних северных окраин.
...За окном «полярки» светло, а времени — второй час ночи. Пора нам прощаться. А как много недоспросили, недоговорили. За последним (каким же по счету?) стаканом чая задаем вопросы. Вот ответы.
Леонид Иванович Мамаев:
— Перспективы? Работать будет интереснее, когда повысится уровень техобеспечения, когда мы сможем давать больше сведений, чем сейчас. Я уже достиг потолка на станции, мне нового, сложного хочется!
Владимир Владимирович Шувалов:
— Есть ли чувство ущербности по сравнению с работой на материке? Когда мы едем в отпуск на полгода, то не считаем каждую копейку и видим больше, чем жители материка: и театры, и музеи, и в Москве обязательно побываем, и на юге. Зато они никогда не увидят то, что видим мы, — Север. А он прекрасен!
Роксана Дмитриевна Шувалова:
— Бывают дни, когда чувствуешь усталость от однообразия работы, быта, пейзажа. Но я для себя лично твердо установила, почему мое место здесь, на полярной станции. Наши сведения не выбрасываются, они могут понадобиться в любое время для анализа обстановки. И еще — я знаю, что без десяти десять, например, на всем земном шаре выходят на метеоплощадки метеорологи и забирают, данные. И это чувство не позволяет мне разлюбить мою работу.
...Возвращаемся в школу. Ванкарем спит — ни огонька, только «полярка» провожает нас тусклым в светлой ночи окошком. И вспомнились нам слова писателя Олега Куваева, очень любимого жителями Чукотки: «Я всегда верил в то, что для каждого индивидуального человека есть его работа и его географическая точка для жизни».
Так оно и есть.
Голубые чукотские льды
Первые километры по прибрежному льду были легкими. Собаки спокойно бежали по твердому подмерзшему снегу. Появляются торосы. Идущие впереди Онмалин и Анкарахтын выбирают удобные для прохода участки. Иногда путь преграждает трещина. Едем вдоль нее, чтобы найти узкое место и перескочить.
Постепенно скорость движения уменьшается. Потеплело, снег становится мягче, собаки проваливаются. Шесть упряжек двигаются гуськом. Лидеры — легкие упряжки Онмалина и Анкарахтына — все время меняются. Легче всего идти замыкающей упряжке, но и груза на ней больше: каюр Семен Чайвун и радист Валерий Воробьев отнюдь не хлипкого телосложения, да еще продукты, корм для собак, рация (а она одна весит 20 килограммов).
Делаем первый привал. Воробьев развертывает рацию (все наши привалы приурочены к сроку выхода на связь). Ключ радиста отстукивает: «У нас все нормально». Пьем чай из растопленного на примусе льда. И снова в путь.
Торосы все выше. Помогаем собакам перебраться через ледовые барьеры, перетаскиваем нарты. Море сейчас совсем не похоже на ровное белое поле, как это казалось с берега. Нагромождения льдин напоминают то сказочный замок, то сверкающую под солнцем крепость. Особенно красивы кубы прозрачного льда, словно подсвеченные изнутри голубыми лампами...
Вечером снова выходим на связь. Устраиваем лагерь. Под прикрытием торосов ставим палатку. Наш туристский опыт на Чукотке оказывается бесполезным. Попробуйте вколотить колышки в твердый, как камень, лед. Выход нашли: откололи от торосов крупные куски льда и закрепили веревки за них. Настелили на дно палатки оленьи шкуры. Переоделись в меховую одежду, на ноги — торбаса, внутрь которых вставлены меховые носки — чижи. В этой традиционной чукотской одежде можно спать даже на снегу — не замерзнешь. А вот работать трудно — чувствуешь себя, как в парилке, особенно когда бежишь за нартами. Поэтому наша дневная одежда — ватные комбинезоны и высокие резиновые сапоги.
Начинается кормежка собак. У каждого из наших каюров — своя манера. В упряжке Семена Чайвуна — громадные лохматые псы. Они сидят в ряд, Семен по очереди бросает им куски квашеного моржового мяса (копальхена), псы ловят его в воздухе и тут же проглатывают.
А у дяди Миши Иленинтына собачки поменьше и... подомашнее, что ли? Окружили его тесным полукругом, берут мясо из рук.
У Кима Михайловича Росгытагина и Юры Вукувунентына собаки яростно лают друг на друга. В упряжках много молодых, не привыкших еще к дисциплине.
Но вот собаки накормлены, улеглись на снегу. Настал наш черед поужинать. Неизменный крепкий чай, консервы Каюры угощают нас нерпичьим мясом и еще одним деликатесом — «прэрэм», это мелко накрошенное мясо с жиром, «чукотская халва», как шутят наши каюры. Вкусная, калорийная еда быстро восстанавливает силы. А они нам завтра понадобятся — дорога все труднее.
После ужина тянет в сон, но каюры наши спать не собираются. Недалеко от нашего лагеря — большая полынья, чуть прикрытая тонким ледком. Юра Вукувунентын уходит на ту сторону, Ким Михайлович швыряет ему закидушку. Семен, держась за веревку, переплывает полынью на резиновой лодке, разбивая хрупкое ледяное покрытие.
Старики объясняют нам — ночью нерпа может выплыть — воздухом подышать. Семен с Юрой усаживаются за торос, карабин и закидушка, — наготове.
Остальные каюры укладываются прямо на нарты. В меховой одежде тепло. И в любую минуту — охота ли, опасность — стоит только выдернуть остол, и упряжка готова двигаться.
Мы уходим в палатку, пожелав охотникам в засаде удачи. Но тоже не спится.
Вот и сбылась наша мечта — мы в Чукотском море. Над нашей палаткой дует тот же ветер, что и над лагерем челюскинцев. Они тоже жили в палатках, только женщины и дети в бараке (да еще плотники, построившие этот барак из выловленных в полынье досок и бревен). И барак, и палатки для тепла были завалены снегом. Люди жили на льду и работали: кололи лед для питья, расчищали площадку для самолета, читали книги. Не сдавались!
И за белесой снежной пеленой, за темной полярной ночью виделись им огни далеких городов, в которых родные, друзья, знакомые и незнакомые люди думают о них, верят в их спасение... «Родина слышит, Родина знает...» Песня родилась позже, суть была верна и тогда. В записных книжках у нас — цитаты из газетных публикаций 34-го года. Вот лишь одна; «Можно завидовать стране, имеющей таких героев, и можно завидовать героям, имеющим такую родину». Это отрывок из письма датского моряка Шамкинга, который в 1923 году потерпел с товарищами крушение у берегов Аляски, но помощи не дождался, выжил чудом.
Каждый из нас, участников экспедиции, много ездил по Дальнему Востоку, и в тайге приходилось бывать, и на отдаленных от жилья метеостанциях. И нигде не было чувства оторванности от большого мира страны. Везде, в самом дальнем уголке, куда газет по полгода не привозят, видели мы интерес к общим делам, напряженное внимание, когда по радио передают последние известия. И еще — всюду мы видели доброжелательность, товарищество людей. И здесь, на Чукотке, — особенно.
Вот наши каюры — и старики Омальтын и Анкарахтын, дядя Миша, Ким Михайлович и Юра, и самый молодой — Семен Чайвун — они родились и выросли здесь, в Ванкареме, и знают в совершенстве свою работу, зимой капканы на песцов, охота на нерп, летом моржовый промысел (все они — охотники отделения колхоза «Полярный»), вековая мудрость северян сегодня хранится ими, а завтра эстафету примут дети из «челюскинской» школы. И мы — радист с обсерватории, мечтающий поработать в Антарктиде, великолепно разбирающийся в сложнейшей современной аппаратуре, и два журналиста. И вот мы все вместе на льду Чукотского моря, мы дружны, и жизнь одна, где бы ты ни был — в Ванкареме, на мысе Шмидта или в Хабаровске: старайся делать свое дело хорошо и честно, не жди, пока другой подставит плечо под зависшие на торосе нарты, дели свой кусок мяса на всех, сначала накорми собак, а потом поешь сам, не ной и не жалуйся, а иди вперед. Дорогу осилит идущий! И еще — держи свое сердце открытым для людей.
