мелочей не существует. От их зоркого взгляда ничто не укрывается. И в этом залог успеха почти в любом деле, за которое они берутся. Несмотря на явные успехи, спиннинг не вызвал восхищения у Василия. Он вытащил пару крупных рыбин, но свое впечатление выразил кратко: «Руками машешь много, а рыбы мало». Для человека, привыкшего к тому, что каждый взмах острогой сопровождался верной добычей, броски спиннинга впустую представлялись лишней тратой времени. Осенью, перед расставанием, я подарил Василию свой спиннинг. Он вежливо поблагодарил, но повесил его на стенку, в качестве сувенира, вряд ли намереваясь использовать в дальнейшем это новшество.
Нередко сопровождая нас в маршруты, Василий поражал меня своим умением ориентироваться как на местности, так и на карте. Оказалось, что раньше топографические карты он видел только мельком, и теперь с большим интересом разглядывал их. Без всяких с моей стороны пояснений он отлично понял назначение горизонталей и других специальных значков. Блестящая зрительная память помогала ему не только опознавать то или иное место на карте, но и обращать внимание на некоторые неточности, допущенные при составлении топографического планшета.
Маршруты все чаще уводили нас в сторону от реки. Мы приближались к основному району исследований — к району сочленения двух громадных куполообразных поднятий земной коры, превосходящих в поперечнике сто километров каждое. Смятые в крутые складки горные породы, дугообразные разломы, цепочки интрузий и полосы вулканитов раскрывали сложную внутреннюю структуру этих поднятий. Изгибы речных долин и крутосклонные хребты, вписывающиеся в общий план дислокаций, помогали расшифровать концентрическую зональность гигантских куполов. К их пересечению приурочена наивысшая точка Сихотэ-Алиня — гора Тардоки-Яни, возвышающаяся на 2078 метров над уровнем моря. Удвоенная внутренняя энергия глубинных магматических очагов вздыбила здесь внешний концентр северного купола — хребет Яко-Яни почти на 2000 метров. Несколько меньшие высоты характерны для южного купола (гора Ягодная — 1602 метра, гора Зегдан — 1300 метров). Интересно, что в этом горном узле берут начало многие крупные реки Северного Сихотэ-Алиня, причем истоки их почти сходятся друг с другом. Здесь соседствуют верховья Анюя и Самарги, Хора, Коппи, Буту.
Теперь мы уходили в многодневные маршруты, а батчики перегоняли лодки вверх по течению Анюя и ожидали нашего возвращения в условленном месте. Я был абсолютно уверен, что в выбранной на карте точке встречи мы найдем наших спутников. И это всегда было так.
Запомнился один маршрут, которым мы пересекали вершину Тардоки-Яни и возвращались к Анюю по долине его левого притока Бомболи. По условиям проходимости маршрут оказался очень тяжелым. На третьи сутки, когда мы, по теоретическим расчетам, должны были уже вернуться в лагерь, мы только успели подняться на горный массив. Правда, за все тяготы подъема были вознаграждены величественным зрелищем панорамы Сихотэ-Алиня, которая открывалась с изъеденной ледниковыми карами главной вершины горной страны. Однако пора двигаться дальше. Спуск оказался не легче, чем подъем. Нужно было торопиться, так как и контрольный срок возвращения уже наступал, и продукты кончались. Особенно болезненно ощущалось отсутствие махорки. Велико же было наше удивление, когда на второй день обратного хода, пробираясь между громадными ледниковыми валунами реки Бомболи, мы почувствовали запах дыма и наконец увидели выходящих из-за деревьев Бого и Василия. К груди у них были привязаны маленькие дымокуры, состоящие из куска коры, покрытого мхом, и тлеющих углей. Такой способ помогал отгонять свирепствующего гнуса, оставляя при этом руки свободными. Радостно улыбаясь, Василий и Бого подошли к нам и прежде всего протянули свои кисеты. Встреча была действительно трогательной. Удэгейцы, прикинув сложность маршрута, отправились нам навстречу, хотя мы об этом и не договаривались.
Завершение наших исследований было омрачена наводнением. Еще накануне мы возвратились из маршрута на гору Яно и переправились на батах через сильно обмелевший Анюй. Остановились на невысокой пяти-семиметровой террасе, ровная площадка которой как будто специально была создана для лагеря. И действительно, как мы поняли из старых зарубок и надписей на затесах деревьев, здесь два года назад базировалась партия Н. Н. Погольского. С Колей Погольским мы были хорошо знакомы и много беседовали перед нашей поездкой на Анюй. Он вспомнил, как их «прижало» наводнение и часть продуктов, сброшенных робинзонам с самолета, попала в воду и была подпорчена, а часть вообще не удалось разыскать в тайге. Теперь же, судя по низкому уровню воды в Анюе, и безоблачному небу, нам такая беда не угрожала. Правда, перед заходом солнца откуда-то с юго-запада начал дуть порывистый ветер и небольшие рваные облака то и дело появлялись в просвете леса над рекой. Я этому не придал значения, а Василию такая «метеообстановка» явно не понравилась. Что-то бурча себе под нос по-удэгейски, он принялся вместе с Бого перетаскивать баты подальше от береговой отмели Анюя. Ночью мы были разбужены глухим и все нарастающим гулом. Выбрались из палаток, и стало ясно: пришла большая вода, она уже плескалась у самого склона террасы. Впотьмах (костер раздувать было некогда) все бросились поднимать лодки повыше, переносить снаряжение. Когда рассвело, мы не могли поверить, что перед нами тот самый Анюй, который еще вчера пенился бесчисленными бурунчиками у выступающих со дна камней и поражал прозрачностью воды. Перед нами мчался свирепый мутный поток, подмывающий берега, обрушивающий и выдергивающий с корнями толстенные лиственницы. Деревья вертелись и двигались в нем как живые, иногда они застревали между особенно крупными каменными глыбами, еще не залитыми водой. Рев потока в таких местах резко усиливался, потом раздавался треск, и сломанное пополам дерево продолжало свой устрашающий бег вниз по течению. Вода прибывала весь день и следующую ночь, ей усердно помогал ненастный дождь, подбрасывающий все новые и новые порции влаги, стекающей ручьями теперь уже прямо со склонов возвышенностей. На третий день, когда мы начали сомневаться в неприступности лагерной террасы, уровень воды в реке стабилизировался. Но мутные волны Анюя, затопившие и прибрежные косы и пойменные террасы, делали реку неприступной. Валуны, до наводнения в изобилии торчавшие из воды, теперь исчезли, только над наиболее крупными из них вода вздымалась горбами.
Работы были уже завершены, но из-за разбушевавшейся стихии мы не могли двинуться в обратный путь. До ближайшего лабаза, который к тому же находился на противоположном берегу, было более тридцати километров, а продукты у нас кончились. Поймать рыбу во взбаламученном Анюе было невозможно. Безрезультатными оказались и охотничьи вылазки Василия. В достатке у нас был только взвар из березового гриба — чаги. Котелок с чагой все время коптился на костре. У Джека живот совсем подвело, и выражение его собачьих глаз говорило о чем-то тоскливом. Настроение у нас тоже было не из веселых. С утра, убедившись, что на Анюе особых перемен за ночь не произошло, и подкрепившись кружкой горячего чагового настоя, мы отправлялись бродить вокруг лагеря в поисках даров природы. Стоял уже сентябрь, и многие лесные ягоды вполне созрели. Один раз мне повезло — я наткнулся на мешок, сброшенный два года назад с самолета для партии Н. Н. Погольского. В мешке оказалась мука, вернее, подобие ее. Толстенная зеленоватая корка заплесневелой и окаменевшей муки предохранила от порчи только внутреннюю часть содержимого. Но и это была большая поддержка. Еще через день вода начала спадать, кое-где обнажились камни, обозначая перекаты. Решили, не дожидаясь, пока река войдет в берега, начать сплав, предварительно нарастив борта у батов корой. Первым оттолкнул свою лодку Василий. Она сразу же стремглав понеслась, обгоняя плывущие стволы деревьев. За ним последовал и наш бат. С берега скорость течения не так ощущается, как здесь. Прибрежные кусты мелькала перед нашим взором, сливаясь в зеленую полосу, как будто мы мчались на экспрессе. Опасность катастрофы при этом сильно возрастала. Только виртуозное владение батчиков кормовыми веслами и безошибочное определение мест, где валуны были едва прикрыты водой, избавляло нас от беды. Наиболее опасным оказался большой каменистый перекат выше устья Бомболи. С замиранием сердца я увидел, как бат Василия на бешеной скорости врезался в кипящую белую пену переката и... исчез из виду. Еще мгновение, и мы влетаем в эту водяную круговерть. Изо всей силы отгребаюсь от проносящихся мимо борта бурунов, что-то ору во все гордо Бого. А тот, тоже неистово работая веслом, кричит мне по-удэгейски, забыв, что я не понимаю его. Неожиданно цепкие объятия переката выпускают нас, и мы как пробка вылетаем на плес. Но опасность еще не миновала. В этом месте воды Бомболи сливаются с Анюйской стремниной, образуя мощный поток, силой бьющий в отвесную скалу правобережья. Однако Бого умело выправляет курс лодки, и мы, проскочив в угрожающей близости от скалы, выходим на относительно спокойный участок реки. Здесь уже покачивается у берега бат Василия. Все начинаем беспричинно смеяться. Впрочем, причина для взрыва веселья есть, и немалая: позади самый опасный участок, дальнейшее плавание особых трудностей не представит.
Через несколько дней мы подплыли к Бире, откуда почти три месяца назад начали маршрут в верховья
