Рыба гуляет в Амуре,
Сколько ее — угадай...
Синие сопки и реки —
Родина всех нанай.
Уже в силу особенностей своей работы геологи чаще, чем представители многих других профессий, встречаются с животным миром в естественных условиях. Вольные или невольные встречи эти неизбежно являются составной частью полевой жизни. Всякого рода ползающая, летающая, прыгающая, бегающая и плавающая живность, иногда мешающая, а иногда и скрашивающая наш быт, непременно присутствует в воспоминаниях об экспедиционных маршрутах. Не будучи зоологами, мы зачастую и не подозреваем о видовой принадлежности тех или иных зверюшек, птиц, рыб, не говоря уже о насекомых. Но не в этом дело. Они воспринимаются как частица всеобъемлющей природы, Как «братья наши меньшие». Быть может, по этой причине среди геологов сравнительно немного «заядлых охотников», да и те в последние годы все чаще меняют ружье на фотообъектив.
В маршруте мы не скрадываем зверя, а «охотимся» за интересными разрезами горных пород и за окаменевшей «живностью», и шум от нашего движения оповещает животных загодя, так что они. обычно успевают скрыться или замаскироваться, наблюдая за нами, а сами оставаясь невидимыми. Исключение составляют, пожалуй, только самые сильные да самые слабые, но многочисленные. Поэтому в геологических рассказах, как нетрудно заметить, чаще всего фигурируют встречи с медведями и воспоминания об отнюдь не мирном сосуществовании с комарами, мошкой и другими двукрылыми кровососами. Но вот что любопытно: иногда, в какой-нибудь особой обстановке и при определенных обстоятельствах, даже об этих насекомых, вездесущих мучителях, начинаешь думать как о чем-то само собой разумеющемся и даже необходимом. Так бывает, когда перелистываешь страницы старого полевого дневника, обильно «инкрустированные» засохшими комарами, или рассказываешь приятелям о великом количестве мошки, слои которой приходилось отдувать из кружки, чтобы напиться чаю.
Никогда не поверил бы, что можно подумать об одном из самых неприятных насекомых — о клеще (которых особенно много в уссурийской тайге и которые являются врагом номер один у геологов) с некоторой симпатией. А ведь такое случилось со мной. Но случилось в Африке, в зоне перехода от саванны к джунглям, где животный мир полон эндемиков, не имеющих ничего общего с нашими российскими таежными обитателями. Вот там, на листке какого-то вьющегося кустарника, однажды я увидел... клеща. Самого настоящего клеща — черного, с красной оторочкой вокруг тельца. Родной брат нашего дальневосточного клеща, да и только. Осторожно стряхнув его на ладонь, я дал ему вволю поползать, а потом посадил обратно на тот же лист. Чем-то родным повеяло от этой встречи, и еще сильнее потянуло домой.
А первое знакомство с тропическими москитами, с этим кошмаром, если судить по описаниям зарубежных путешественников, — оно глубоко разочаровало меня. Невзрачное африканское насекомое не шло ни в какое сравнение с нашим даже самым рядовым комаром, не говоря уже о комарах Ханкайской равнины. Про эти места, изобилующие дичью, В. К. Арсеньев писал как про самые комариные районы. Он вспоминал посещение одной деревушки, все окна в домах которой были с двойными рамами для защиты от комаров. Каково же было удивление путешественника, когда он рассмотрел, что между рамами, почти до половины закрывая их, находятся не опилки, как ему показалось, а кучи засохших, комаров.
Со времени Арсеньева в ханкайских плавнях заметно убавилось и птиц и другой живности, а вот комар чувствует себя здесь неуязвимым, несмотря на все ухищрения техники и прогресса. Вспоминается разговор с пожилым крестьянином из села, стоящего вблизи Ханкайской равнины. У домов дымились дымокуры, к которым жались измученные гнусом домашние животные. Мы стояли с лицами, укрытыми сетками- накомарниками, то и дело похлопывая себя, отгоняя прокусывающих одежду здоровенных рыжих комаров. С нами на улице стоял и беседовал старик-хозяин. На комаров он не обращал ни малейшего внимания, хотя ворот его рубахи был расстегнут, а голова вообще не покрыта. На мой вопрос, как это ему удается уживаться с комарами, он, лукаво улыбнувшись, ответил: «Привычка, милок, привычка! Поначалу было трудно. Лет тридцать. А потом привык».
Ханкайский комар действительно какой-то особый. Он и крупнее других, и не звенит, подлетая к тебе, а бьет с налету, как оса, своим длиннющим «жалом». Однажды мне с товарищем пришлось заночевать на небольшой останцовой возвышенности среди плавней, покрытых камышами, осокой и другими травами. Уже изрядно стемнело. Мы зажгли внутри полога свечу, и тотчас, привлеченные светом, начали слетаться полчища насекомых. Они звенели, гудели, бились крылышками снаружи о полотнища полога, а мы чувствовали себя в полной безопасности и наслаждались полевым уютом. Но стоило мне прислониться плечом к материи полога, как я сразу почувствовал не менее десятка комариных укусов. Сквозь полотнище, образуя живую щетку, просовывалось великое множество носов-хоботков наших старых знакомцев — рыжих ханкайских комаров. Такого видеть мне еще не приходилось. Невольно в голову пришла шутливая мысль: вот если бы с нами был барон Мюнхаузен, он немедленно загнул бы геологическим молотком комариные носы и превратил бы наш полог в летучий дом с мотором в миллион комариных сил.
Шутки шутками, а, как говорится, в поле страшнее комара зверя нет. К каким только ухищрениям ми прибегали полевики, чтобы защититься от гнуса! И «комариная» тема часто занимает почетное место у вечернего костра. Тут уже самому старшему и бывалому принадлежит право утверждать, что он удостоился чести побывать в самых комариных местах. С ним не спорят, но каждый про себя думаем что, наоборот, только ему приходилось встречаться с самым-самым злым комаром...
Конечно, в полевых маршрутах сталкиваешься и с другими, не столь зловредными, а подчас даже красивыми насекомыми. Чего стоят, например, красавцы-пауки, часто попадающиеся в уссурийской тайге. Мне они чем-то напоминают средневековых рыцарей. Крупные, размером с пятикопеечную монету, оранжево-желтые, помеченные крестом на спинке пауки недвижимо висят посреди своих тенет, раскинутых на много метров между деревьями. Паутина их настолько прочна, что требуется некоторое усилие, чтобы разорвать ее.
А что за чудо дальневосточные бабочки! Такого разнообразия их, как в уссурийской тайге, не встретишь, пожалуй, нигде. Особенно красивы ярко расцвеченные парусники и павлиноглазки величиной с доброго воробья.
Или светлячки... Не забуду первой встречи с ними. Поезд, на котором мы переезжали в Южное Приморье, не торопясь двигался по Уссурийско-Ханкайской равнине. Уже стемнело настолько, что неразличимыми стали бесконечные увалы и холмы, обрамляющие хребты Сихотэ-Алиня. На безлюдных в это время станциях поезд стоял долго, потом трогался в путь и опять останавливался. Вот очередной полустанок. Но что это? На платформе по-видимому, множество людей. И все они почему-то курят. В темноте вагонного окна хорошо видно, как огоньки папирос то разгораются, то тускнеют. Многочисленные курильщики находятся в непрерывном движении. Судя по мельканию папиросных огоньков, движение людей весьма странное: они то быстро бегут вдоль вагона, то кружатся на месте. Выйдя на платформу в душную, без малейшего ветерка августовскую ночь, я изумился еще больше. Пустынное пристанционное пространство оказалось заполненным не людьми а тысячами летающих светящихся точек, которые я принял было за папиросные огоньки. Ими оказались светлячки — маленькие жучки со светящимся брюшком. Иногда они собирались в плотное, голубовато-зеленое облако, иногда рассыпались шлейфом подобно фосфоресцирующим снежинкам, а иногда, резко увеличивая скорость полета, казались пулеметной очередью, пущенной трассирующими пулями в ночное небо.
Не обижен Дальний Восток, особенно его южная часть, и пресмыкающимися. Разнообразные ящерицы, тритоны, змеи, черепахи и еще многое ползающее среди камней, и таежных зарослей составляют объект исследования специалистов-зоологов. А для нас это соседи или встречные, иногда любопытные, иногда неприятные, но неизбежные спутники полевой геологической жизни.
Долгое время не мог я побороть неприязненного отношения к змеям. И только с годами стал замечать присущую им грациозность, какое-то особое изящество и красоту. Действительно, если быть беспристрастным, нельзя не залюбоваться громадным (до двух метров длиной), амурским полозом с его гибким мускулистым телом, одинаково хорошо приспособленным для стремительного передвижения как на суше, так и в воде. По-своему хороши и ужи, и даже ядовитые щитомордники. К сожалению, встреча с
