человеком, в том числе и с нашим братом-геологам, часто оборачивается для них трагедией. А вот о том, чтобы кто-нибудь из полевиков пострадал от змей, я за много лет работы ни разу даже не слышал. Может быть, только опасение быть укушенным толкает самого человека на неспровоцированную агрессию против них? Но скорее всего причина такой людской неприязни в неосведомленности об истинном характере этих пресмыкающихся.
Иногда боязнь змей приводит и к комическим случаям, У нас в партии несколько лет работал шофером Саня Швыров — могучего сложения парень, отлично знающий свое дело, но невезучий в общении с таежной живностью. Особенно неравнодушны были к нему осы и дикие пчелы, которые умудрялись жалить его даже в кабине машины. Экспедиционный рабочий Рудольф, почувствовав такую слабинку нашего шофера, частенько заводил у костра разговоры об опасностях, караулящих человека в тайге, и, в частности, о змеях, забирающихся погреться в спальные мешки. После этого Саня ни разу не влезал в свой спальник, прежде чем не вытряхнет его и не простукает геологическим молотком. А однажды тот же неугомонный Рудольф где-то нашел змеиную шкуру и сложил выползка кольцом на сиденье в кабину автомашины. Последствия оказались совершенно неожиданными. Собираясь скоротать время в кабине, пока мы работали на обнажении, Саня открыл дверцу и... увидел здоровенную змею. С диким криком он бросился в чащу и исчез. Когда мы прибежали к месту происшествия, Сани нигде не было видно. Узнав от раскаявшегося Рудольфа о причине бегства шофера, мы долго, до хрипоты, кричали, звали Саню, уговаривали его вернуться. Невольно вспомнился рассказ Чехова о землемере, который до потери голоса звал с полдороги сбежавшего, запуганного им же возницу. Только вместо «Клим! Климушка!» мы кричали: «Саня, Санюшка!» Вскоре, однако; и Сане представился случай отыграться на Рудольфе.
В Уссури и некоторых крупных реках Приморья водятся мягкотелые черепахи. Для рыбаков они злейшие враги, так как, часто попадая в сети, путают и рвут их. Местное население к этим черепахам относится весьма неприязненно, считая их нечистью. А я, в свое время начитавшись рассказов об изумительном вкусе черепахового супа, мечтал испробовать сие экзотическое блюдо. Наконец, случай представился. После маршрута, в котором с Саней произошел «змеиный шок», мы вернулись на нашу базу в Яковлевку, родное село Рудольфа. И вот здесь у рыбаков мне удалось добыть мягкотелую черепаху. С большим трудом я уговорил хозяйку приготовить мне черепаховый суп. Почему-то никто из нашей партии не выказал ни малейшего желания отведать нового кушанья. А суп был отменный на вкус — нечто среднее между мясом молодого цыпленка и старого рака. К тому же от блюда исходил легкий, неназойливый рыбный запах. Единственное, что огорчало меня — это отсутствие сотрапезников. Как позже выяснилось, Саня принял меры к тому, чтобы я недолго был за столом в одиночестве. Вскоре в дверях появился Рудольф. Я, естественно, пригласил его к столу, а Саня услужливо протянул ложку. Мы оба с аппетитом ели. Рудольф даже обгладывал косточки. И тут Саня не. выдержал:
— А ну, Рудольф, отгадай загадку — из чего супчик сварен?
— Из утки, наверное, — неуверенно ответил Рудольф, и вдруг взгляд его стал подозрительным. Он осмотрелся и, видимо, только сейчас сообразил, что за столом-то едим только мы с ним, а остальные стоят в сторонке и с интересом наблюдают за нами.
— Точно! Из утки! Только черепаховой! — ликующим голосом заявил Саня. Я даже не подозревал, что слово может оказать такое мгновенное воздействие на человека. Рудольф побледнел, зажал рот ладонью и пулей выскочил на крыльцо.
— Не в коня корм. Слабак, а еще про змей толкует, — резюмировал Саня. Он был отомщен. Его счет с Рудольфом стал один — один. (Пусть читатель не судит меня строго за такое «варварское» отношение к охраняемому ныне животному. В те годы мягкотелые черепахи не считались редкостью, в некоторых местах их было довольно много, а рыбаки в самом деле считали их своими врагами.)
О живом мире рек, озер и дальневосточных морей можно было бы говорить бесконечно, но это отдельная тема. Ограничусь несколькими картинками, наиболее запомнившимися мне.
Из рассказов бывалых дальневосточников я еще ни разу сам не закинув удочки, уже знал, что здесь водится самая разнообразная рыба, да еще и самая крупная, самая уловистая и вообще самая-самая... Я жадно впитывал новые сведения, не вступая с рассказчиком в пререкания, пока речь шла об осетрах, калуге и тайменях, но когда перешли к ершам, тут уж терпение мое лопнуло. Чтоб ерш был величиной со щуку?! Подобное даже в рыбацких историях не прощается. К тому же я незадолго перед тем перелистывал прекрасно иллюстрированную старинную книгу Л. П. Сабанеева о рыбах, в которой автор, повествуя о ершах, приводил пример: на коронацию Ивана Грозного откуда-то из-за Урала прислали бочку с живыми, необычно крупными ершами числом сорок штук, общим весом один пуд. С горячностью молодости я бросился в спор и... был посрамлен. На хабаровском городском рынке среди других даров Амура нашелся и ерш. Да какой! Килограмма в три весом! Только много позже я узнал, что это был хотя и родственник нашего ерша, но не близкий — он относится к другому роду (китайских окуней) и даже к другому семейству (серрановых, а не окуневых). Есть у него и иное название — ауха.
Среди громадного разнообразия видов дальневосточной ихтиофауны геологи, пожалуй, наиболее часто встречаются с тайменем. Этот великолепный хищник рыбьего царства (с отменно вкусным мясом) обитает как в материковых, так и в островных реках Дальнего Востока. Вес отдельных экземпляров достигает двадцати — тридцати килограммов. Ловят его самыми разными способами: и на спиннинг, и на жерлицу, и на «мыша». «Мышом» (а не мышью) на Сахалине местные рыболовы называют снасть, состоящую из снабженной крючками пробки, обтянутой ворсистой тканью или шкуркой какого-нибудь грызуна. К прочной леске (или бечевке) груз крепится так, чтобы приманка находилась на плаву. Способ нехитрый, но очень добычливый. Немалое искусство и большая физическая выносливость требуются, чтобы вытянуть на берег тайменя, особенно если он крупный. Стоит допустить даже небольшую слабину в натяжении лески, и таймень либо оборвет, либо перекусит ее. Сколько раз мне приходилось разочарованно смотреть на пустую лесу без блесны и без долгожданной рыбины, крутые бока и широкий лоб которой уже неоднократно показывались из воды. Так обычно расплачивается рыболов, не «выводивший» до конца тайменя.
Особенно крупные таймени водятся в одной из главных рек Сахалина — Тыми. Я неоднократно слышал от тамошних рыболовов рассказ, за достоверность которого не могу поручиться, об одном беспечном рыболове, который забросил своего «мыша» в Тымь и, чтобы не тратить зря время, обвязавшись лесой- бечевой, преспокойно уснул. Тело бедняги нашли через несколько дней в устье Тыми. На «мыша» попался здоровенный таймень, который стащил спящего в воду и все эти дни таскал его тело на бечеве по реке. Говорят, будто вес того хищника превышал тридцать килограммов.
Самый крупный таймень, которого мне посчастливилось поймать на Сахалине, был около двадцати килограммов и длиной более полутора метров. В тот год мы работали на севере острова в бассейне реки Вал, в местах совершенно ненаселенных и бедных дичью, так что такой приварок к рациону отряда был весьма кстати. И еще одно, совершенно неожиданное, применение получила моя добыча. У меня в первом же маршруте раскрошилась подошва сапога — то ли он «пережарился» у костра, то ли был фабричный брак, но положение создалось, критическое. Попытки обвязывать подошву брезентом ни к чему не привели. Багульник и стелющиеся кустарники быстро рвали материю, а нога оставалась босой. И вот я решил испробовать для подошвы шкуру тайменя. Опыт удался блестяще. Толстая тайменья кожа, прикрепленная медной проволокой к остатку подошвы, выдержала целый маршрутный день! Вечером, правда, пришлось заняться «холодным ремонтом» — сменить перетершуюся проволоку. И так почти месяц меня выручала рыбья кожа.
На Северном же Сахалине нам удалось наблюдать интереснейшую картину захода нерестовой рыбы в свой родные речки. Северное побережье острова низменное, нередко с «двойными» берегами. Речки впадают в лагуны, отшнурованные от моря на большой протяжении песчаными косами-пересыпями. Потоки вдоль береговых наносов нередко «отодвигают» устья рек на десятки метров в сторону от того места, где они находились год или два назад. В таких местах осенью можно видеть, как, повинуясь вечному зову продолжения рода, собираются громадные косяки нерестовой рыбы. В зеленоватых сумерках вздымающихся волн хорошо различимы сотни крупных рыбьих тел. Косяк пришел к родному устью, а его нет. Замешательство длится несколько часов. В конце концов, вероятно стараниями косячных разведчиков, устанавливается новое место прохода в пресные воды и живая масса перемещается на исходный рубеж. Вначале в реку устремляются несколько крупных самцов. На предельной скорости они проскакивают приустьевую отмель, добираются до плеса и возвращаются обратно в море. Затем самцы начинают проводить самок в реку. Как истинные рыцари, они всегда готовы принять на себя любой неожиданный удар
