Анюя. Время, прожитое с удэгейцами, сблизило и сдружило нас, позволило лучше понять и оценить их цельные, бесхитростные натуры. Один раз к нам на базу пришел Василий и, загадочно улыбнувшись, пригласил меня к себе в гости. Причину некоторой таинственности приглашения я понял лишь придя к нему в дом.
— Вот, знакомься с Миону Кимонко, — сказал Василий, показав на сидящего у стола старика-удэгейца. Одет Миону был в длиннополый кафтан, отороченный у воротника и по бортам вышивкой с национальным орнаментом. На голове старика была надета круглая меховая шапочка. Изборожденное морщинами лицо оживляли по-молодому блестевшие глаза. Василий сдержал свое слово. Он еще во время нашего маршрута пообещал познакомить меня с последним шаманом, который, конечно, давно уже не шаман, а живет в колхозе как простой старик.
Это свидание было интересно для меня еще и тем, что очень хотелось проверить свою догадку: не тот ли это Миону Кимонко, камлание которого так красочно. описал в повести «Сквозь тайгу» В. К. Арсеньев?
В начале у нас разговор не клеился, но постепенно, оживившись воспоминаниями, Миону рассказал много интересного. Его память хранила даже мелкие подробности давно минувших лет. Да, он дважды встречался с Арсеньевым и даже работал у него проводником, у него есть и фотография их маршрутной группы, подаренная ему Владимиром Клавдиевичем. Более того, он был хорошо знаком и с Дерсу Узала...
В реальность такой удачи просто не верилось. Я жадно расспрашивал его, а он отвечал. Иногда односложно, а иногда, когда и ему вопрос казался интересным, весьма пространно. Его даже рассердила моя осведомленность о некоторых моментах биографии Дерсу (конечно, почерпнутая из книг Арсеньева).
— Если сам много понимай, зачем спрашивай? — заявил старик и обиженно отвернулся от меня. Но когда я назвал Дерсу гольдом, он вскипел не на шутку:
— Какой гольд, какой гольд! — кричал Миону. — Дерсу удэге! И родители его удэге, и жили они на Сихотэ у моря!
Постепенно я разобрался, что Дерсу, по мнению Миону, мог себя назвать гольдом, чтобы подчеркнуть, что он в какой-то мере говорит на гольдском наречии и по-китайски. Поведал Миону Кимонко и о причине гибели Дерсу Узалы, о чем, видимо, не знал и В. К. Арсеньев. По словам Миону, Дерсу согласился быть проводником каких-то торговцев, якобы собиравшихся путешествовать по Уссури и Сихотэ-Алиню. Но вскоре он понял, что это были контрабандисты, перевозившие опиум через границу. Не желая иметь с ними ничего общего, честный охотник ушел ночью из их лагеря. Контрабандисты, боясь быть разоблаченными, позже выследили и убили Дерсу Узалу. Такова была последняя страница жизни замечательного охотника и следопыта, поведанная мне старым удэгейцем.
Видя, как внимательно я слушаю его повествования, Миону Кимонко уже не метал на меня грозных взглядов, И тут я решился заговорить о прошлой шаманской «работе» старика. В ответ на это он опять насупился:
— Какой шаманство? Никакой шаманство не знай! Нет теперь шамана Миону!
Выручил меня Василий, который знал о моей давнишней мечте — поглядеть самому на обряд камлания. Он что-то долго и горячо втолковывал старику по-удэгейски. Миону отвечал односложно, и, как мне казалось, отрицательно. Уже провожая меня до нашей базы, перед самым домом Василий сказал, что старик согласился, но только после того, как он объяснил ему, какое большое значение для науки будет иметь это «показательное» камлание. За время совместного маршрута Василий неоднократно слышал от нас слово «наука» и убедился в его большой силе. Теперь же применил, его на практике и сразил весомостью непонятного термина Миону. Вот какие парадоксы иногда случаются!
— Однако, старик требует, чтоб ты делал все, что будет он велеть. А еще нужен живой поросенок и бутылка водки, — проинформировал меня Василий.
На следующий день удалось достать все необходимое. Присутствовать при исполнении ритуала согласилось несколько человек, хотя все они и посмеивались над странной затеей геологического начальника. К вечеру, когда косые лучи заходящего солнца высветили длинные тени от деревьев, мы тронулись по едва приметной тропинке из деревни в тайгу. Первым шествовал Миону, за ним Василий, Бого и я. Замыкал шествие незнакомый мне удэгеец, тащивший на веревке небольшого поросенка.
Наконец мы вышли на поляну, густо заросшую высоким папоротником. Миону нацепил на шею круглую медную бляху, отошел немного в сторону и взял в руки бубен. Невнятно произнося нараспев непонятные мне фразы, он начал медленно кружиться вокруг одинокого куста. Движение его постепенно убыстрялось и соответственно чаще и громче звучали бухающие вздохи бубна... Ритмичное покачивание тела старика под аккомпанемент бормотания, перемежающегося с выкриками, действовало завораживающе. Трудно было оторвать взгляд от исполнителя этого импровизированного танца. Не скрою, что на какой-то момент мне стало жутковато. Я оглянулся и, встретив смеющиеся глаза Василия, сам мысленно усмехнулся: «Хорош исследователь! Для него дается представление, максимально приближенное к тому, что было еще несколько десятков лет назад реальностью целой народности, а у него мурашки по спине бегают».
Сумерки быстро сгущались. По тайге неслись глухие монотонные звуки бубна. Незнакомый удэгеец подтащил поросенка к Миону, и тот, выхватив из-под кафтана нож, одним взмахом перерезал животному горло. Струя крови звонко ударила в подставленную миску... Мне показалось, что Миону посмотрел на меня испытующе, но я спокойно стоял, ожидая продолжения, хотя, честно говоря, мне опять стало жутковато. Потом Миону приложился к миске с кровью и сделал изрядный глоток из бутылки. То же самое сделали все присутствующие, включая и меня. Так закончилось это единственное «показательное» камлание, запомнившееся мне на всю жизнь как прикосновение к безвозвратно ушедшему прошлому удэге.
Наконец настало время расставания с Бирой. Василий взялся довезти нас до Троицкого. Вместо Бого и Ладики на другом бату отправились молодые удэгейцы. Теперь я плыл в одной лодке с Василием. Недавнее наводнение разметало многие заломы, и мы двигались быстро и без приключений. Рядом с Василием сидел его сынишка, паренек лет пяти. Вооруженный специально для него сделанным маленьким веслом, он старательно греб, помогая отцу. Временами я перехватывал взгляд Василия, обращенный на сына. В этом взгляде светились любовь и отцовская гордость. Мне вспомнился прежний разговор с Василием, когда он поделился своей мечтой — вырастить сыновей отличными охотниками-промысловиками. И вот они передо мной, первые самостоятельные шаги нового поколения наследников Дерсу. Мальчонка продолжал старательно грести...
Еще мне подумалось, что не менее важно, чем создание династий сталеваров и хлеборобов, сохранение и приумножение династий охотников-промысловиков — людей, умеющих бережно и по-хозяйски обходиться и с животным и с растительным миром, с той природой, неумелое общение с которой наносит ей непоправимый урон.
А по берегам раскинулась в своем зеленом, желтом, оранжевом великолепии осенняя дальневосточная тайга, с которой мы прощались до следующего сезона.
Братья наши меньшие
Кто сосчитает зверя
В наших дремучих лесах?
Кто уследит, за птицей
Там, высоко в небесах?
