редколесьем. Вековые великаны широколиственного и хвойного леса упирались вершинами в низко нависшие облака. Посреди долины, теснясь в высоких берегах, голубой лентой извивалась и громко рокотала на крутых поворотах горная красавица Джеромель. Мы спустились к реке и на старом излюбленном месте разбили лагерь.
Ребята размотали удочки и, отталкивая один другого, старались занять лучшие места. Больше всех не везло самым маленьким рыбакам — Косте, Эдику да маленькому харьковчанину: то крючок зацепится за штанину, то наживу мелюзга склюет. К наступлению темноты у нас было полведра рыбы. Заполыхал костер, в походном котле закипела уха. Получилась она очень вкусной, даже дети никогда не съедали по полной миске, а тут запросили добавку.
Крепок и сладок был сон у детей в эту ночь, а мне вот не спалось. Я рано вышел из палатки, лег на лужайку, смотрел и слушал приближающуюся зарю. В черном небе постепенно угасали последние звезды. Тонкий рог луны уходил за горизонт. В пойме поднимался густой туман и белой пеленой окутывал вершины деревьев. Крупные капли серебристой росы, сверкая в лучах восходящего солнца, обильно покрывали высокие травы и листья кустарников. Тихо вокруг, только неутомимая Джеромель громко журчала на каменистых перекатах да легкий ветерок шелестел в кронах.
Тайга оживала, проснулись ее обитатели. Первой запела свою песню зорянка. Вслед за ней заголосила желна, иволга, защебетали сойки, кедровки, краснобровые снегири и синицы. Мерную дробь отбивал лесной плотник — дятел, доставая из толстой сухостоины белого червя-короеда, в пойме кричала выпь, в прибрежных кустах шваркал коростель. За рекой в глухом распадке по-собачьи гавкал горный козел-гуран, совсем рядом с нашим биваком куковала кукушка.
Первым проснулся и вышел из палатки Эдик. Он подвалился ко мне под бочок, укрылся моей меховой душегрейкой, обхватил меня своими тонкими ручонками за шею и спросил:
— Дедушка, а почему ты не в палатке?
— Слушаю тайгу, мой мальчик.
И мы оба притихли. Вдруг донеслись какие-то знакомые звуки, похожие на фырканье лошади. Через некоторое время звук повторился. «Медведь», — пробежал по телу холодный озноб. Первый раз от одной мысли о близости зверя мною овладел страх. Не за себя — за детей.
Солнце высоко поднялось над горизонтом. Мы подошли к палатке. Светлана рассказала мне, что здесь совсем недавно топталась какая-то лошадь, она ходила вокруг палатки, фыркала, страшно храпела.
— Ты видела ее? — спросил я.
— Нет, я не выходила из палатки, а дети еще спали.
Чтобы не создавать паники, я не сказал дочери про хозяина тайги, только предупредил, чтобы от палатки не уходили. А сам пошел посмотреть то место. Пройдя немного по берегу ключа, я увидел на песчаной отмели свежие отпечатки крупных медвежьих лап, не успевших заполниться водой. Левая передняя лапа не имела трех пальцев, а остальные два, первый и второй, были изуродованы и изогнуты в правую сторону, а сама лапа сильно вывернута влево. «Старый знакомый», — промелькнуло в голове, и в памяти всплыли картины далекого прошлого.
Вспомнились Хурба, Джеромель, Зеленый ключ, в котором стояло наше зимовье, и тот беспалый медведь, который чуть не стоил мне жизни. Как сейчас вижу оскаленную пасть, изрыгающую кровавую слюну, желтые клыки. Я выслеживал тогда этого крупного разбойника, который задавил много скота нашей молочной фермы. Тогда медведь пошел прямо на меня. Я не успел выстрелить и был сбит с ног зверем. Быть бы мне на том свете, если бы не четвероногие друзья: Боцман и Казбек отогнали топтыгина, не дали ему расправиться со мной, и я остался цел и невредим, не считая ушиба головы и спины.
Спустя год беспалый появился на поселке Лесном, убил корову и ушел в тайгу. С тех пор прошло много времени, я наши пути-дороги не сходились, но наглый медведь появился уже на окраинах города, в поселках, близко расположенных к лесу. То корову задавит, то пасеку разорит. Собаку утащил. Однажды набросился на мужчину, собиравшего ягоду, и здорово покусал его. В поселке Западном утащил поросенка почти на глазах у хозяина. Болезнь в то время мешала мне поохотиться за мародером.
Я еще раз осмотрел отпечаток левой лапы и окончательно убедился: да, это мой знакомый. Мне хотелось как можно скорее покончить с ним или угнать его подальше от нашего лагеря, но что можно сделать без оружия? Надо было срочно возвращаться в город.
Пройдя немного по следу, я встретился с этим медведем. Он лежал возле большого пня. Зверь с раскрытой пастью бросился на меня. Нас разделяло два метра, ничего не оставалось, как бросить ему в морду свою куртку.
Медведь поймал ее и тут же, как ужаленный, бросился наутек: видимо, запах человеческого пота испугал его.
Рассказал Светлане о посещении лагеря опасным зверем. Мы быстро снялись и уехали.
На следующий день рано утром вместе со своим другом Александром Михайловичем Широкобоковым я уже был на том месте, где стояла наша палатка. Долго мы ходили по медвежьим набродам, разыскивая свежий след. Старый хозяин тайги учуял нас и пустился на хитрости. Он много кружил, двигался обратным следом, делал петли, двойки, тройки, восьмерки. Уходил в болото, поднимался на крутую сопку, бродил по непролазному бурелому. Топал по валежнику. Мы настойчиво преследовали его, старались измотать, разозлить, заставить повернуть вспять. От долгого преследования медведь обязательно повернет и постарается напасть на нас.
К полудню туман стал подниматься и рассеиваться, видимость стала хорошей. На густом травостое, покрытом обильной росой, хорошо проглядывался свежий след. Медведь все чаще останавливался, присаживался, прислушивался к звукам преследователей. А иногда мельком показывался в просветах между кустарниками. Отчетливо слышны были его харканье, фырканье и неприятные хлопки челюстями. Перед последним заходом мы сели на валежину, отдохнули минут пять, осмотрели ружья, ножи.
— Ну, Михалыч, ни пуха ни пера. Выстрел уступаю тебе.
— Нет, Константиныч, это твой старый знакомый. Смотри, не промахнись!
Прежде чем войти в распадок, мы обошли его большим кругом: выходных следов беспалого не было.
Вдруг из-за большого пня выскочил медведь и бросился нам навстречу. Прогремели выстрелы, и зверь упал. Это был он, старый знакомый — крупный медведь-самец с изуродованной лапой.
Поединок
Однажды в зимний декабрьский день я вышел в вершину таежной речки Конжали, чтобы побродить с ружьем по тайге, подышать ее пьянящей свежестью.
Стояло тихое раннее утро. Слабый морозец слегка пощипывал лицо и уши. Из-за высокой гряды восточных сопок всходило солнце. Первые лучи озарили верхушки деревьев, окутанные белыми хлопьями пушистого снега. Выпавшая накануне пороша радовала обновлением белой тропы, которая много рассказывает натуралисту о жизни таежных обитателей.
Много километров прошел я, разбирая замысловатые схемы, начерченные на снеговом покрове зайцем-беляком, красной лисицей, горностаем, соболем. Я до того увлекся, что не заметил, как солнце приблизилось к горизонту.
Короткий зимний день подходил к концу. Надвигались сумерки, темнее становилось вокруг. Надо спешить в обратный путь. Извилистая тропа тянулась по разнолесью большого распадка, поблизости от русла горной речки, входившей в широкую пойму Бочинской долины. Не прошел и двух километров, как вдруг впереди, метрах в ста, показалась чья-то фигура. «Кого еще там нелегкая носит в такую поздноту?» — подумал я. И на душе стало легче и веселее, как бывает при встрече в тайге с человеком после долгого одиночества.
— Эй, — крикнул я, но вместо ответа неизвестная фигура стала еще больше, выше, как бы выпрямилась. Затем метнулась вправо от тропы и в несколько длинных прыжков исчезла в темных зарослях кустарника. Я подошел и осветил карманным фонарем то место, где стоял неизвестный. На тропе четко вырисовывались отпечатки когтистых лап, а справа, около толстой лиственницы, — большая утолока и
