Смахтин же в стороне развел небольшой костерок. Ни на минуту он не выпускал из рук толстой палки с двумя котелками, опиравшейся на рогульку. Он не давал бурно кипеть ухе, приподнимал котелки над пламенем, а затем опускал, пробовал на вкус и подбрасывал специи, подсыпал соль, и все это одной рукой: вторая, удерживавшая конец палки, служила как бы противовесом котелкам. Затем громко и весело сказал:
— Уха готова! Не вижу готовности к приему пищи.
Мы расстелили плащ-накидки, выложили на них снедь из рюкзаков, нарезали хлеб, сало, колбасу, сыр, добавили к этому зеленый лук и парниковые помидоры — застолье получилось превосходным. Перед ухой выпили по стопке. Уха удалась на славу!
Усталые после бессонной ночи и трудного дня, мы наслаждались отдыхом у огня. Много хороших слов сказано и написано об охотничьих и рыбацких кострах. Исходящее от них тепло согревает не только тело, но и душу. Становится легко и спокойно, удивительно хорошо и даже счастливо у этих небольших очажков, исчезает желание куда либо спешить, нервничать по пустякам, и человек становится добрее, чище. За короткий промежуток времени ты словно подвергаешься незримому лечению: тело наполняется силой, снимается нервное напряжение.
Как всегда, мы обсуждали прошедший день, удачи и неудачи. Я чертыхался и разводил руками: такого еще не бывало, чтобы не поймал ни одной рыбешки, когда у других все идет нормально. Друзья заверяли, что завтра все образуется. На рыбалке оно так! Вспомнили про Кудрякова и его спутников: как они там?
— Ловят, конечно. Хапать поехали!
— Почему хапать?
— А он по-другому не умеет. С совестью непорядок,
— Мы и ездить-то с ним перестали из-за этого. Ружье берет иногда с собой, вроде для защиты от медведей, а сам браконьерничать стремится.
— Да-а... Как-то барсука убил прямо в реке. Сидели мы вот так около костра, вечер уже был, и ужинали, вдруг что-то в воду у противоположного берега бултыхнулось — и плывет к нам. Эдуард ружье схватил, к берегу подбежал и из двух стволов как ахнет. Мы ему: зачем ты, Эдуард Иванович, убил беззащитного? А у него глаза горят, ружье бросил и вниз бежит, палкой достать старается барсучью тушу. Сам вымок, но достал. Принес и спрашивает: что же с ним делать? Что делать? — не знаем. Съесть можно, говорим! Он и съел того барсука... Так вы же с ним бывали на охоте и вроде тоже не испытываете особого желания снов вместе охотиться...
Я вспомнил случай, связанный с Кудряковым. За Малышевской протокой, напротив села Петропавловки, раскинулись чудесные утиные угодья. Множество мелких проточек, озерков, просто лужиц и мочажинок с камышами, рогозом, водяным орехом-чилимом, горчаком, ряской и прочей водяной растительностью образовали райское место для водоплавающей дичи. Здесь и местной утки много, а в пролет идут сотенные табуны гусей и уток. На каждом шагу встречаются бекасы и прочие кулики. Правда, их не принято стрелять — уж больно мала добыча. Много лет я охочусь в этом месте и ни разу не возвращался домой пустым. Прослышав об удачных охотах, Кудряков напросился взять и его, предложил ехать на его личном «Запорожце» — машину оставить в селе, там попросить, чтобы нас перевезли через протоку, и поохотиться вместе. Так и сделали. Переночевали мы в лугах, на берегу проточки, у небольшого костерка, и на зорьке я указал ему место между двумя озерками, объяснил, где разбросить чучела, и предупредил, что сам уйду километра за полтора, а к костру, к стоянке, возвратимся, когда окончательно прекратится утренний лет, часам к десяти — одиннадцати. Как всегда, охота была удачной. Завершив стрельбу, около половины одиннадцатого я возвратился на бивак. Моего напарника не было. Рядом с затухшим костром валялась большая выпь. Я потрогал ее: тело еще не успело отвердеть. Почти метровая птица в коричневом с желтым подпалом оперении, с серо-зелеными ногами и крепким прямым клювом лежала на траве; по ней шустро ползали зеленые с золотинкой мухи. Убил ее Кудряков зря. Выстрел был сделан просто так, ради убийства. Я приготовил завтрак, сварил чай, а спутника все не было. Прождав до двенадцати, начал волноваться, не случилось ли чего, За четыре месяца до этого ему сделали сложную операцию, удалили селезенку и потом еще дважды оперировали — шло нагноение.
Я направился к озерам, где оставил Кудрякова. Моего напарника там не было. На траве валялись стреляные гильзы, несколько утиных перышек — значит, охота шла нормально. На обширной пойме нигде не было видно ни единого человека. Тогда я решил обойти вокруг озер, поискать: не лежит ли бедолага где- нибудь в осоке, корчась в муках и ожидая помощи. До пяти часов вечера я ходил между кочек от озерка к озерку, осматривая внимательно местность: Кудряков как в воду канул. Устал смертельно. Дважды возвращался к стоянке, проверял свои заметки, но Кудряков там не появлялся. Когда силы иссякли, решил выйти к протоке, переправиться в Петропавловку и, если он там не появлялся, попросить помощи в поисках. На берегу в лодке сидел мужчина и внимательно наблюдал за огромными пробковыми поплавками, неподвижно лежавшими на глади воды: местный сазанятник. Поздоровался с ним, рассказал о своем напарнике, я тот живо ответил:
— Высокий такой, в энцефалитке? Он на зеленом «Запорожце» утром, около десяти часов, в Хабаровск уехал. Говорил, что товарища потерял, наверное, тот заблудился. Не ты ли это будешь?
Чувство облегчения оттого, что Кудряков жив и здоров, смешалось с горечью.
— Да на этой равнине невозможно заблудиться: вон деревня на горе стоит, она аж от самого Амура видна. А я его с двенадцати часов ищу, еле ноги таскаю, думал, что, случилось: операцию ему недавно серьезную делали, болел очень тяжело.
— А чего же он уехал тогда? Наверное, договаривались, когда возвращаться будете? — удивленно спросил рыболов.
— Договаривались!..
— Ну и дружок у тебя!
Позднее я спрашивал у Кудрякова, почему он уехал один, бросив меня, и тот невразумительно объяснил случившееся. Ему почудилось, будто я уехал на лодке в Петропавловку, а затем какая-то женщина ему сказала, что видела, как мужчина в синей рубашке садился в автобус; думал, что я бросил его...
...За разговорами незаметно шло время. Костин, сидя на валежине, задремал и вдруг захрапел. Это вызвало смех и напомнило, что пора спать. Мы сдвинули в одну сторону горящие поленья, тщательно подмели вениками кострище, чтобы не осталось ни уголька, забросали это место хворостом и тонкими жердочками, поверх настелили толстый слой прошлогодней травы, нарезанной ножами здесь же, рядом, и все это покрыли плащ-накидками, С Ивановым подкатили два ясеневых бревна, при этом одно было значительно толще другого, положили их вдоль приготовленной постели, подгребли от старого костра раскаленные угли и горящие поленья и затем поперек этих двух бревен, поверх самого толстого, положили еще восемь тополевых трехметровых обрубков толщиной пятнадцать — двадцать сантиметров. Положили так, чтобы они выдавались в нашу сторону сантиметров на сорок. Вскоре костер горел ровно вдоль всего толстого бревна и пламя охватывало высовывающиеся над ним концы бревнышек. Костер не искрил, не взлетали раскаленные угольки — дрова были подобраны удачно. Я обратился к Иванову:
— Хочешь, покажу незаменимую растопку для костра? Горит, как порох, в любую погоду!
— Конечно!
Я подобрал большой кусок коры бархатного дерева, валявшийся у костра, и сказал:
— Не бросай в огонь, а так просто подержи, дай загореться.
Сухая пробка мгновенно вспыхнула и начала гореть ярко, с частым потрескиванием. Казалось, огонь брызжет во все стороны.
— А я и не знал...
— Надо только сухостойный бархат найти. Пробка ведь не промокает. Даже в ливень можно костер развести: снять с себя куртку, натянуть ее на колышки, чтобы вода не гасила пламя растопки, а дрова взять от этого же сухого пробкового дерева. Вот и вся хитрость!
— Учтем...
Елагин растянул четырехметровый кусок солдатского шинельного сукна, который носил в скатке, притороченной к рюкзаку, и одновременно накрыл всех, когда мы улеглись. Расположились ногами к костру. Смахтин и я легли с краев; договорились через каждые два часа подправлять костер, чтобы не тревожить остальных, — пусть хорошо выспятся, и в первую очередь водители. Недалеко от изголовья я поставил котелок с водой — на случай если искра или уголек попадут на нашу постель.
