мере, в тридцать лет.
– Ладно, но почему, в таком случае, этот тип, Эдвард, вел себя так, словно он думал, что Чарлз и я были… как если бы он думал, что мы?..
– Эдвард, он… Он родственник жены Чарлза. Чарлз с ней разъехался. – Риа покраснела под взглядом Оливии. – Не смотри на меня так, Ливви. Мы живем в двадцатом веке. К тому же это произошло еще до того, как мы познакомились.
– Я… я просто удивлена, Риа, – медленно вымолвила Оливия. – Ты никогда не говорила…
– Ладно, не будем больше толковать об этом, – сказала Риа, защищаясь. – Во всяком случае, Эдварда беспокоит вовсе не наша ситуация. – На ее красивом лице появилась угрюмая складка. – Я уже сказала тебе – все, чего он хочет, это добраться до денег Чарлза. Можно подумать, что ему их не хватает! А к женщинам он относится как настоящий троглодит.
Оливия сжала губы.
– Да, с этим я согласна. – Она потерла пальцами покрасневшее запястье.
– Понимаешь, Эдвард Арчер родился в сорочке. – Риа скривила рот. – Ты знаешь людей этого типа, Ливви. Они накидываются на каждого, кто им перечит.
Да, она знала таких людей. Она знала их слишком хорошо. Девушка выросла в окружении подобных ребят, которые вышли из старинных семей с фамильным состоянием и смотрели на таких девочек, как она, словно на игрушки. Эти ребята вырастали в мужчин с такими же взглядами.
Неужто Эдвард Арчер разглядел прежнюю девчонку сквозь все напластования последующих лет, одежду, приобретенный опыт, безупречную косметику? Оливия скривила рот. Значит, потому он так повел себя с ней, когда они впервые столкнулись друг с другом, значит, потому он мог оскорблять ее, значит, потому он вывел ошибочное заключение об ее отношениях с Чарлзом? Неужели до сих пор она несет на себе какую-то печать, которая отделяет ее от них, указывает на то, что родилась она не в богатом доме?
– Ливви, ты ведь не будешь такой дурочкой, чтобы из-за этого отказаться от предложенного тебе Чарлзом займа и изменить всю свою жизнь, правда же? – Риа взяла ее за руку. – Ну же, Оливия!
Оливия взглянула на подругу. Риа улыбнулась открыто и тепло, Чарлз смотрел на нее с обожанием в глазах. И неожиданно она подумала, что если бы Эдвард Арчер так посмотрел на нее, она распростерлась бы у его ног.
– Конечно же не буду, – ответила она уже без колебаний. И это решение вскоре отразилось на всей ее судьбе.
2
К черту этого проклятого Эдварда Арчера! Она едва знала этого человека с ледяными глазами, который заставил ее, уверенную в себе девушку, ощутить себя застенчивой, неуклюжей девчонкой, которой она была много лет назад.
Осознания этого и чувства тяжести, давящего грудь, было достаточно, чтобы отравить часть радости от подарка Риа. Но по прошествии нескольких дней Оливия оказалась слишком занятой, чтобы придавать уж очень большое значение столкновению с этим грубияном и невежей.
Она встречалась с юристами и бухгалтерами, агентами по недвижимости, художниками и штукатурами, и проведенные с месье Пьером полчаса, когда он вначале уверял, что она бездарная и неблагодарная выскочка, а потом встал перед ней на колени и умолял, согласившись на большое повышение жалованья, остаться у него, – надолго врезались ей в память.
Именно осознание того, чего она стоит, и убедило Оливию в том, что, покидая «Интерьеры от Пьера» и открывая собственное дело, она делает верный шаг.
Все произошло очень быстро. Оливия влюбилась в окруженный зеленью четырехэтажный дом с узким фасадом на одной из улиц в Манхэттене. Она собралась с силами и мужеством, истратила часть полученного от Чарлза займа – и верхний этаж превратился в уютную квартиру, что положило конец ее многолетней жизни в тесной комнатенке, а нижние три этажа трансформировались в студию и выставочные залы, о которых она могла только мечтать.
Она так и назвала свой магазин: «Мечта Оливии».
Она сама оформила каждый квадратный дюйм помещения, так что уют и шарм отличали не только демонстрационные залы, как у Пьера. Он был мастер пускать пыль в глаза заказчикам, но нисколько не заботился о своих дизайнерах.
– Жизнь в соляных копях, – говаривала об их темной, угрюмой студии работавшая с Оливией Дольчи Чамберс. Они обе старались сделать их обиталище более уютным, но горшки с геранью и окантованные литографии не могли совершить невозможное.
– Если я когда-нибудь стану владелицей собственной студии, – сказала как-то Дольчи, – в ней будет миллион квадратных футов, окна во всю стену и потолок высотой в сто футов.
Оливия лукаво улыбнулась:
– А если я заимею свою, – сказала она, – в ней будет миллиард квадратных футов и потолок в тысячу футов. Стен не будет вообще. Только стекло, еще стекло и еще больше стекла. Ну, как звучит?
– Божественно, – вздыхала Дольчи.
И вот теперь, благодаря Риа и Чарлзу, эта мечта стала явью.
«Впрочем, возможно, не во всем», – улыбаясь, думала Оливия, отрывая взгляд от своего чертежного стола. Комната на втором этаже, в которой они теперь работали с Дольчи (девушка приняла предложение Оливии перейти к ней на работу), была гораздо скромнее того, о чем они когда-то мечтали; но она была большая и светлая и окрашена в радующие глаза цвета.
– Ты счастлива, Ливви? – спросила ее Риа, когда подруги встретились, чтобы немного посидеть в баре отеля «Плаза»[1] после рабочего дня в «Мечте Оливии».
Оливия улыбнулась.
