Часть IV
Поиск пути
35
Встреча состоится в доме Кузена Шесть. Его зовут Кузен Шесть потому, что однажды в детстве он выпил шесть банок пива, после чего разбил себе нос. Сейчас ему под семьдесят, но прозвище держится так же крепко, как сам он стоит на ногах. Он встречает нас в гостиной, которая похожа на мою — такие же раздвижные стеклянные двери, выходящие на задний двор. Каждый раз, когда я попадаюсь ему на глаза, он начинает рассказывать свою любимую историю о том, как учил солдат серфингу в обмен на пропуск к своему любимому месту на пляже, в дни войны оказавшемуся в закрытой зоне. Вот почему я торчу возле бассейна и делаю все, чтобы кузен меня не заметил. Каждый раз он во всех подробностях описывает мне тех солдат, словно рассказывает в первый раз, а мне грустно, неловко, и я немного сержусь.
Я сижу за столиком. На нем разложены документы, заявление для прессы, лежит наготове ручка, но я еще ничего не подписал. Мысли заняты совсем другим. Скоро я овдовею. Дочери ждут меня в больнице, возле постели матери, которую мы оставили на одну ночь и два дня. С тех пор как мы приехали, я не видел Сида ни разу. Интересно, чего он добивается? Сначала я хотел позвонить его матери, но потом решил, что сейчас не до нее. Мне и так пришлось общаться со множеством людей, без которых я мог бы прекрасно обойтись. Я отодвигаю мысли о Сиде и своих дочерях. Сегодня мне предстоит разбираться с правами на наследство.
Некоторые из моих кузенов хотели бы продать землю тому, кто сделает наиболее выгодное предложение, не желая учитывать тот факт, что на месте плантации таро будет возведен очередной супермаркет, однако большинство предпочитает принять предложение Холитцера — единственного уроженца здешних мест. Мне эта ситуация не нравится. Я хочу, чтобы наша земля перешла в надежные, добрые руки, но их-то я как раз и не вижу, совсем как когда-то мой отец. А это значит, что победит Холитцер. И Брайан.
Кузены выходят во дворик. На них шорты, футболки и резиновые шлепанцы. У всех в руках бокалы с дорогим коктейлем. Жена Кузена Шесть проходит мимо вазы с какимахи[46] , из-за чего от всех гостей несет соевым соусом.
— Э, давненько мы не виделись, — говорит мне Хью. Он сидит рядом, со своим экземпляром документов, держа ручку во рту.
— Мы виделись вчера вечером. На Кауаи.
— Это было вчера? Надо же! — Хью опасливо оглядывает свой стул. — Слушай, эта штука меня выдержит?
Я смотрю на ветхий стул с плетеным пластиковым сиденьем. Сажусь поплотнее на свой, проверяю.
— Должна выдержать, — не очень уверенно отвечаю я.
Хью устраивается поудобнее. Слышится зловещий треск.
— Гамак для задницы, — говорит Хью и начинает перелистывать бумаги. — А, ладно, подпишу, и пошло все к черту.
Он разглаживает страницу и ставит на ней свою подпись.
Вот повезло так повезло. Я смотрю на кузенов возле бассейна. У них ослепительно-белые зубы и темно-коричневая кожа. Что со мной произошло? Почему я не такой, как они?
— Ты когда-нибудь чувствовал себя виноватым? — спрашиваю я. — Вот из-за этого.
Я показываю ему бумаги.
— Нет, — отвечает Хью. — Никогда.
— Ясно, — говорю я.
Хью прав. В чем его вина? Это ведь все равно что винить себя за цвет своих глаз. Лично я испытываю чувство вины исключительно из-за того, что обманул ожидания жены. Она-то думала, что я дам ей другую жизнь. Ей нужно было выйти замуж за кого-то другого, кто был бы более харизматичным. Более сильным и громогласным, кто ел бы быстро и жадно, вытирая рот тыльной стороной руки. Я думаю о том, как она и Брайан, обнявшись, входили в его дом в Блэк-Пойнте, и вспоминаю о Джули. Я представляю себе, как Джоани осматривает комнаты, насмешничая по поводу безделушек или развешанных по стенам картин, и уже планирует все там переделать. Мне хочется сказать ей: уймись. Это дом Джули. Джули, которая умеет разжигать угли для барбекю.
— Джоани стало хуже, — говорю я.
Хью выводит свою подпись на первой странице документа. Почерк у него совершенно детский. Слишком разборчивый. Хью легонько пожимает мою руку. Рука у него выглядит так, словно с нее содрали кожу. Она красная и вся в прожилках.
— Ничего, выкарабкается, — говорит он. — Она у тебя боец.
— Нет, — отвечаю я. — Уже не выкарабкается. Она умирает. Мы отключили все аппараты.
Я делаю глоток из стакана Хью, потому что он передо мной, а у меня нет коктейля. Хью — старший кузен, вождь племени, который всегда учил нас, что говорить и что делать, что строить, чем заниматься и, как в данном случае, что продавать и кому. Я хочу, чтобы он что-нибудь сказал по поводу моей умирающей жены. Я ставлю его коктейль на стол.
Хью смотрит сначала на стакан, потом на меня:
— Выпей еще.
— Все нормально, — говорю я и тупо смотрю на бумаги, на ручку с надписью: «HNL TRAVEL»[47]. — Не хочу подписывать.
Хью берет стакан, взбалтывает содержимое и отправляет в рот. Затем выплевывает кубик льда.
— Подпиши и топай к своей жене. Всего-то.
— Я не хочу отдавать землю Холитцеру. Не хочу, чтобы она перешла к Брайану Спиру. Мы как-нибудь сами выпутаемся из долгов. Я хочу, чтобы земля осталась у нас.
Хью хмурится:
— Без твоей подписи сделка не состоится.
Я качаю головой. Моей подписи не будет. Никто ничего не получит.
— Не могу, — повторяю я. — Не подпишу.
Я думаю о принцессе. Умирая, она высказала желание передать землю под строительство школы для гавайских детей, но при этом не успела внести это в завещание. Лично мне такая школа ни к чему, у нас и так полно гавайских школ, и во всех учатся исключительно дети-гавайцы, что, между прочим, противоречит конституции. Однако сейчас я чувствую, что не хочу сдаваться, не хочу предавать свою землю, свой народ, своих предков. Сейчас я в ответе за то, чтобы не исчез последний кусок земли, принадлежащей коренным гавайцам. Пусть мы, наша семья, не похожи на гавайцев, потому что мы слишком часто смешивали кровь, отчего наши, раньше плоские, лица заострились, а волосы стали прямыми, пусть мы живем, как хоу-ле, учимся в частных школах, ходим в клубы и нам не с кем поговорить на ломаном английском, все равно и я, и мои дочери — гавайцы, и эта земля наша.
— Слушай, Мэтт, зачем тебе это сейчас? — спрашивает Хью, наклоняясь ко мне. Его красное лицо совсем рядом с моим, белые лохматые брови лезут на лоб, блестящий и на удивление гладкий. С его носа скатывается капля пота и падает на стол. Мы оба смотрим на нее, затем Хью берет меня за плечо, ласково, но слишком крепко. — В чем дело?
Дело в принцессе, думаю я. В моих предках, но не только в них. Мне бы хотелось, чтобы дело было в этом, но у меня есть другая, менее достойная причина: месть. А еще корысть: желание передать землю своим дочерям. Пусть они сами решают, что с ней делать. Желание сохранить, удержать, сберечь то, что досталось мне. Я не хочу делиться своей землей с Брайаном. Не хочу, чтобы она досталась его сыновьям. Не
