– Я тоже. Все были рядом.
– Да, да, да, да, – несколько раз повторил Хенрик. Отклонил голову от еще одного как бы удара и нанес удар Смулке с правой. Он пришелся точно в челюсть. «Надо повторить, – подумал Хенрик, и в тот же миг у него зашумело в ушах. – Достал меня». Машинально закрыл лицо. Два следующих удара Смулки попали в предплечье. Выпустил левую, ударю с правой, не дошла, удар в желудок согнул Хенрика пополам, он наклонился вперед. Смулка снова ударил, затрещала челюсть, в глазах потемнело. «Он бьет меня, это бандит, это убийца, бьет меня, ничего не вижу». Закружились картины, резь в пояснице, он лежал ничком на ящике, с плафона слетели ангелочки, поцелуем промокнули теплую соленую кровь на его губах.
– Ну что? – спросил Смулка, наклоняясь над ним. – Сказать шефу?
Хенрик вытер губы. Ангелочки вернулись на потолок.
– Ну что? – смеялся Смулка.
– Сейчас увидишь. – Хенрик пнул Смулку ногой, и тот с воем полетел назад, ударился спиной о ящик и упал на пол. Хенрик бросился следом и подскочил к Смулке, когда он уже поднимался, но успел ударить его в глаз. «Теперь удар на удар, он, я, я, он, я, не достал, нет сил, не успеваю, потом все темнее, все темнее, ноги ватные, Смулка прячется за фиолетовой дыней, дыня закрывает глаза, Смулки не видно, слышно его дыхание, получай, получай, за наши мучения, за наше отчаяние, за все удары, которые я не нанес им, получай». Темно. Хенрик выныривал из тумана, туман душил его и давил, надо рулить руками. После упорных выныриваний, плыви, плыви, – туман постепенно рассеялся, засиял свет. «Где же ее вагон?» – подумал Хенрик с отчаянием. Она упала в темную пропасть. Но ее волосы развевались над ним, слегка касаясь щеки.
Хенрик лежал на полу, упершись головой в ящик. Смулка на коленях обмахивал его носовым платком.
– Я уж думал, ты окочурился, – сказал он. – Хотел бы?
– Нет. Зачем?
– Дай закурить, – сказал Хенрик.
Смулка подал ему сигарету. Он затянулся – было приятно, как никогда, хотя прикосновение к губам причиняло боль. Но зато какой дым. Он почувствовал успокоение. «Я сделал свое дело. И знаю, что делать дальше».
– Неплохо дерешься, – отозвался Смулка.
– Через месяц я тебе покажу. Помоги встать.
Смулка потянул его за руку, у него была дружелюбная сильная ладонь.
– Болит, – сказал Хенрик, приложив платок к окровавленной щеке.
– Неплохо я тебя отделал.
– А я тебя.
– Ты дрался, как будто за что-то такое, – удивлялся Смулка.
– Да, за что-то такое, – сказал Хенрик.
– Ты дрался, как за свое.
– Может быть.
– Ну и что теперь? Возьми вот ту картинку, и будем квиты.
– Нет.
– Как хочешь. Заработаешь на чем-нибудь другом. Я свой миллион вывезу.
– Не вывезешь, – сказал Хенрик.
– Ты не дашь?
– Не дам.
«Сейчас он засмеется, – подумал Хенрик. – Скажет: „Руки коротки“, или: „Смотри, шеф тебя прикончит“, или: „Ты уже раз получил“, или: „Ты что, с Луны свалился?“ Смулка ничего не сказал, подошел к окну и, смотрясь в стекло, вытер лицо.
– Здорово ты меня отделал, – сказал он, рассматривая следы крови на платке.
Можно ему сказать: «То ли еще будет!», но к чему трепать языком, это и так понятно.
– Ты знаешь, почему тебя взял шеф? – спросил Смулка.
– Очень интересно.
– Ты сказал, что хочешь заработать? А если хочешь заработать, значит, свой парень.
– Я говорил, что думал.
– Так чего же ты теперь рыпаешься?
– Заработок заработку рознь.
– Как так?
– Да так.
Смулка приложил платок к глазу.
– Шеф. Шеф, – повторил он, произнося это слово с покорностью, с набожностью и восхищением крестьянки, рассказывающей о епископе. – Ты должен знать, чего хочет шеф, иначе погибнешь. Для шефа
