ты ничто, дунет – и нет тебя.
Хенрик слушал. Можно было сказать: «Посмотрим», но для чего, это тоже само собой разумеется. Сейчас Смулка расскажет все, как на исповеди, лучше не прерывать, но будет говорить долго, пока держит платок под глазом, пока чувствует мой удар.
– Драться из-за дурацкой книги. Ты что, ребенок? Раз нас тут шестеро, с тобой шестеро, то мы нагрузим шесть машин, может, еще и с прицепами, махнем в центральную Польшу и загоним, что удастся. Обеспечим себя на всю жизнь.
– Что хочет отсюда взять шеф? – спросил Хенрик.
– Что удастся.
– Медицинское оборудование?
– Кажется, да. Он специалист, в этом деле разбирается как никто.
– И ты ему в этой подлости помогаешь! – крикнул Хенрик.
– В какой подлости?
– В писании сказано: не укради.
– Я не краду, оно ничье.
– Ложь! Оно принадлежит переселенцам со станции. Оборудование будет их кормить. Если вы его вывезете, все сдохнут с голода. А раненые? Они должны здесь лечиться! Этого тебе никогда не простят. Ты будешь проклят.
– Не буду. Шеф…
– Там, наверху, он не шеф, – засмеялся Хенрик.
– …обещал, что устроит мне отпущение грехов. Где книга?
– Не знаю.
Смулка стал осматривать ящики. Он вышел из полосы сероватого света, падавшего из окна, и погрузился в полумрак. Его неясный силуэт двигался между ящиками, и Хенрик подумал о заблудшей, очищающейся душе Смулки. «Попробую», – решил он. Сказал:
– Кара господня.
Из темноты до него донесся скрип передвигаемого ящика.
– Где эта чертова книга?
– Найдется. Говорю тебе, кара господня.
– Что?
– Шеф и я – это кара господня. Час испытания. Смулка прервал поиски.
– Для тебя? – спросил он недоверчиво.
– Для всех нас. Дьявольское искушение: возьми, возьми, будешь жить в достатке и роскоши. Но я не поддамся. Бог запомнит, кто не поддался, а кто пошел на зов зла. Никакое отпущение грехов не поможет.
Смулка молчал.
– Заливаешь, – сказал он наконец. – Если ксендз даст отпущение грехов, тогда считается. Шеф обещал все устроить.
«Я проиграл», – подумал Хенрик. Смулка опять исчез во мраке. Оттуда донесся его вздох, вздох набожной деревенской бабы во время проповеди.
– Кому не хочется по-божески, – донеслось из темноты. – Я бы очень хотел. Но душа у меня грязная.
– Стань на сторону обиженных.
– Я бы хотел, Хеня, но у меня уже такая грязная душа. Где добро, и не определю. Я только знаю, где моя польза. Ну так пусть будет хоть польза.
– Не делать зла ближним, Смулка, это и есть добро.
– А ближние об этом зле ничего не знают.
– Но ты знаешь. Себя не обманешь. Ты хорошо знаешь о своей грязной душе. Знаешь и просыпаешься ночью от страха. Ты хорошо знаешь, что ксендз не поможет и что ты будешь проклят, потому что сам проклинаешь.
– Что я, хуже всех? А ты лучше? Ведь сказано, кто без греха…
– Опять обманываешь, Смулка. – Хенрик не видел его лица, лицо стер мрак. Он говорил в темноту: – Ты хочешь, чтобы я поддался злу, потому что сам небезгрешен? Что с того? Тебя это не оправдывает.
– Шеф сотрет тебя в порошок, – услышал он предостерегающий голос из темноты.
– Пусть поостережется. Я был лучшим стрелком в организации.
– Нас пятеро, а ты один.
– Я не один.
Тень Смулки застыла в углу. Раздался вопрос:
