– Я нашла это в тюрьме. В нее складывали крупу. Я подкупила здешнего повара, и он согласился одолжить ее на время, чтобы ты привел себя в порядок, прежде чем явиться на суд.
Мерседес сделала кому-то знак, и из-за ее спины появился другой солдат с ведрами горячей воды. Опорожнив их в ванну, он тут же отправился за новой порцией, а лысый человечек достал из саквояжа свои инструменты – парикмахерские ножницы, помазок и бритву.
Глаза Мерседес встретились с глазами Ника. Им обоим вспомнилось, как однажды она брила его в ванной каморке в Гран-Сангре, и еще кое-что всплыло в памяти…
Ее щеки залил румянец. Она закатала рукава простенького муслинового платья. Он смотрел, как открывается взгляду ее нежная кожа, как обрисовываются под платьем полные груди, когда она поводила плечами и убирала под платок золотистые локоны. В нем проснулось желание.
Она следила, как цирюльник освобождает лицо любимого ею мужчины от непривычной взгляду темной бороды. Солдаты методично ходили туда-сюда, опрокидывая ведра, и горячий туман заволакивал камеру. Когда бритва касалась его щеки, ей хотелось, чтобы на месте лезвия были ее пальцы. Мерседес вся дрожала от желания потрогать его лицо, его исхудавшее тело.
«Когда же наконец все уйдут?»
Расплатившись со всей трудолюбивой троицей, Мерседес будто расцвела.
– Теперь скидывай с себя грязное тряпье, и я тебя вымою. Чистую одежду я привезла из Гран- Сангре.
Она показала ему часть того, что солдаты принесли в чемодане, и Ник увидел самый роскошный выходной костюм из гардероба Лусеро.
«Будь проклят, Лусеро! Пусть расстрельный взвод проделает дырки в твоем лучшем костюме!»
Ник разделся. Мерседес увидела багровый след последнего ранения, там, где попала выпущенная Германом Руисом пуля.
– В тебя опять стреляли?
– Сувенир на память о моей удачной попытке предупредить убийство президента Мариано Варгасом и его дружками. Доктор сказал, что был лишь один шанс из ста, что я выживу.
Ник избавился теперь от штанов. Рваная, пропитанная потом ткань окутывала его щиколотки, он никак не мог избавиться от нее, как и от тюрьмы.
У нее в горле пересохло. Она желала обнять эти стройные, длинные, мускулистые ноги, покрыть их поцелуями.
– Ник!..
Как часто в момент любви она, задыхаясь, произносила другое имя, теперь ей ненавистное.
Мерседес потянулась к нему, чтобы оказаться в его крепких объятиях, чтобы ее губы слились с его губами.
Ник с трудом оторвал ее от себя.
– Если мы сейчас упадем на пол и займемся любовью, крысы могут пощекотать нам пятки.
Мерседес вздрогнула:
– Тебя посадили в крысиную нору!
– Они мои подружки.
– Не смей так шутить со мной! Лусеро на мне оттачивал свое остроумие.
Мерседес властным жестом указала ему на ванну:
– Полезай туда и веди себя серьезно.
– Что значит серьезно?
– Не соблазняй женщину. Я слабое существо.
– Ты не слабое существо. Ты воплощение женственности. Ты единственная, кого я считаю настоящей женщиной, из всех, встреченных мною…
С этими словами Ник вступил по колено в горячую воду. Она взяла в одну руку мыло, в другую губку.
Какое это было наслаждение для них обоих – прикосновение ее рук к его телу.
Тюремные стены исчезли, все скрылось в тумане. Ник не жалел, что это происходит в последний раз. Встав у стены перед расстрельным взводом, он будет помнить, что жизнь прожита не впустую. Судьба подарила ему любовь, какой не всякий мужчина удостоился бы – как бы богат и знатен он ни был.
25
Трибунал – это трое судей. Двое из них – хуаристские солдаты, третий – пожилой чиновник муниципалитета Дуранго, служивший разным режимам. Каждому из них пришлось воочию лицезреть зверства, творимые в годы бесконечной гражданской войны.
Они представляли правосудие республики Мексика, которой пока не существовало, и ее президент еще добирался до столицы. Эти люди странствовали из города в город по разоренной, охваченной междуусобицей стране, вынося приговоры, чаще всего смертные, потому что, по их убеждению, только смерти заслуживали враги республики, недавние палачи мексиканского народа.
Николасу предоставили защитника, местного адвоката, который имел несчастье начать свою практику в тот год, когда разразилась гражданская война. Поэтому других законов, кроме законов военного времени, он не признавал.
От Альфонсо Найо разило пульке, когда он явился в камеру Ника за пару минут до начала суда. Найо не задал ему никаких вопросов, только назвал себя и удостоверился, что заключенный готов предстать перед судом. Ник не питал никаких иллюзий насчет защиты. Адвокат будет лишь молча стоять рядом с ним в момент оглашения приговора.
Когда Николаса ввели в судебный зал, он еще раз мысленно поблагодарил Мерседес за то, что она своими стараниями привела его в божеский вид. В печальном исходе он не сомневался, но хотя бы сможет достойно выглядеть в глазах судей, как истинный Альварадо, а не безродное отребье из трущоб Нового Орлеана. Только бы ее не было в зале суда.
Но судьи признали, что она его законная жена и допустили Мерседес на заседание.
«Моя жена!» Да, она была таковой – не по церковным и гражданским законам, а по законам любви.
Как ужасен будет для нее этот дьявольский спектакль. Ник знал, что означает суд военного трибунала. Быстрота и безжалостность – ничего больше. А если Мерседес начнет утверждать, что он не Лусеро Альварадо, а самозванец, залезший в ее постель, какой позор падет на ее голову!
Целую толпу вакеро привела она с собой из Гран-Сангре в Дуранго, но они все бессильны штурмовать каменные стены правительственного здания, даже если это взбредет им в головы.
Мерседес вошла в зал, сопровождаемая молодым солдатиком. Они обменялись взглядами. В его глазах была мольба, чтобы она воздержалась от отчаянных действий, но по ее упрямо вскинутому подбородку и пламени в зрачках Ник понял, что она готова на все.
Какая-то публика рассаживалась с шумом на жестких деревянных стульях судебного присутствия – двое прилично одетых торговцев, какой-то батрак в отстиранной по этому поводу ветхой рубахе. Свидетели преступлений Лусеро. Ник мог только гадать, кто они.
Девочку лет пятнадцати буквально втолкнули в двери. Ее длинные угольно-черные волосы были скромно убраны под платок, широкое платье скрывало совсем незрелые женские формы. Таких именно девчонок его братец любил брать силой. Она со страхом глянула на Ника, и вдруг в глазах ее зажглась такая ненависть, что он ощутил себя уже в могиле.
Судья, восседавший посередине, окинул взглядом зал. Он выглядел не судьей, а уже приготовившимся к свершению казни палачом – длинный крючковатый нос нависал над мощными, бульдожьими челюстями. Исчадие ада! Сколько смертных приговоров он уже вынес? Голос его был как иерихонская труба, он заполнил весь зал и загремел так, что задребезжали тонкие стекла в зарешеченных окнах:
– Обвиняемый, встаньте!
Ник поднялся.
– Вы, Лусеро Альварадо, известный под прозвищем Эль Диабло, обвиняетесь в массовых убийствах, изнасилованиях, грабежах и применении недозволенных пыток к взятым в плен офицерам республики. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Нетрезвый адвокат покачнулся, но постарался восстановить равновесие. Он раскрыл было рот, но Ник опередил его:
