современников, коих вкус был еще не образован. Сии похвалы беспрестанно повторялись, и стихотворцы приобрели великую славу. Не понимаю, как могли лучшие наши писатели удивляться 'Россияде'? Вы помните, думаю, сии стихи г. Дмитриева:
Я не намерен разбирать 'Россияды', предложу только некоторые замечания в отношении к главным правилам Эпической поэзии. Вы увидите, что Херасков менее всех стихотворцев наблюдал их. Поэмы его можно уподобить трагедиям Шекспира; но в сем последнем находят порывы пиитического гения, коих недостает у Хераскова.
Главное достоинство поэмы состоит в высокости ее предмета. Это найдете вы во всех главных стихотворцах. Гомер воспевает взятие Трои; Виргилий — основание своего отечества; Тасс — взятие Святого града; Мильтон — падение праотцев. Херасков намерен петь разрушение Казани. Предмет сей может ли быть великим? Всякой, несколько знающий историю России, скажет противное. Казань никогда не находилась на такой степени величия, чтобы могла быть страшною для России. Она даже несколько раз получала царей от руки российских самодержцев. В этом согласен и сам Херасков:
Песн. VII ст. 314–315.
Иоанн, наскучив частыми ее возмущениями, решился покорить ее, и успех увенчал его желание. Теперь скажите, милостивая государыня, покорение Казани имело ли сильное влияние на Россию, и достоин ли сей предмет такого пышного начала:
От каких варваров свободилась Россия? чью власть она попрала? и почему именно началась в России заря спокойствия? Казань взята. Это столь же обыкновенное происшествие, как напр<имер> падение Польского королевства, отторжение от Швеции Финляндии; но разве сии оба происшествия могут быть предметами поэмы? Так отчего же происходит такая ошибка Хераскова? От незнания истории. Он хотел воспеть освобождение России от ига татар — и воспел взятие Казани. Золотая орда и Казанское царство — по его мнению — есть одно и то же; оттого-то взятие Казани почитал он совершенным освобождением России от татарского ига. Самое название поэмы 'Россиядою' не ясно ли уже то доказывает? Победа великого князя Иоанна Васильевича 1-го над ханом Ахметом была для него еще несовершенным освобождением России; он даже вместо татар Золотой орды поставляет казанцев. Вот место из его описания собравшихся войск в Коломне:
Песн. VI, ст. 80–82.
Все речи находившихся в Совете бояр ясно доказывают, что они идут свергать иго татар. Иоанн говорит:
Песн. II, ст. 78 и 79.
Вот слова Курбского:
Песн. II, ст. 199–203.
Сумбека приходит в таинственный лес, где лежали тела казанских царей: Батыя, Сартака, Буркая, Менгутемира, Узбека, Нагая, Джанибека, Хадир-Хана, Мамая и Сафак-Гирея. Известно, что, кроме последнего, все они владели не Казанью, а Золотою ордою {Песн. IV, ст. 78-195.}. И Нигрин говорит:
Хочу я дщерь мою к Златой орде отправить [62],
то есть в Казань. Все это не довольно ли доказывает, что Херасков смешал Казань с Золотою ордою и взятие оной считал освобождением России {*}.
{* Примечание. Самым убедительнейшим доказательством незнания Херасковым русской истории служит собственное его предисловие к 'Россияде', например:
'Горе тому россиянину, который не почувствует, сколь важную пользу, сколь сладкую тишину и сколь великую славу приобрело наше отечество от разрушения Казанского царства! Надобно перейти мыслями в те страшные времена, когда Россия порабощена была татарскому игу — надобно вообразить набеги и наглости ордынцев, внутрь нашего отечества чинимые, — представить себе князей российских, раболепствующих и зависящих от гордого или уничижительного самовластия царей казанских, — видеть правителей татарских не только по городам, но и по всем селам учрежденных, и даже кумиров своих в