Собрание сочинений

самую Москву присылающих для поклонения им князей обладающих и проч. 'Россияда'. М., 1807, в типогр. Поном. пред., Стр. XVII.}

Теперь, я думаю, вы согласитесь, что предмет 'Россияды' не достоин эпической поэмы. Если же он не заключает в себе великости, то тем менее может быть для нас занимателен. Не спорю, наша история изобилует великими происшествиями, примерами великодушия, мудрости, благоразумия, но я не думаю, чтобы из них можно было бы написать поэму без нарушения правдоподобности. Сии происшествия еще к нам так близки, что малейшая смелость против исторической точности будет ощутительна. Если же стихотворец захочет наблюдать всю возможную точность, то его поэма сделается надутою реляциею, лишенною тех красот, коим мы удивляемся в древних образцах сего рода. Единство предмета в 'Россияде' не довольно сохранено: ибо в продолжении большой части поэмы мы теряем из виду Иоанна. Впрочем, этот недостаток находят и в 'Илиаде'.

Эпизодов, кои служат украшением поэме и обыкновенно бывают в них такими местами, где гений и дарования стихотворца являются в полном их блеске. Тщетно будете искать их в 'Россияде'. Похождения Сумбека с Алеем не могут назваться эпизодом: это есть часть главного действия, а любовь Османа и Эмиры, взаимное умерщвление трех рыцарей и Рамиды и чудесное превращение их в змей весьма не занимательны. Притом же мы знаем только о побеге Эмиры; любопытных же обстоятельств об ее любви и что с нею случилось после оного, стихотворец не открывает. Уже в этом одном Херасков далеко отстоит от славных стихотворцев. Что может быть трогательнее и вместе прекраснее прощания Гектора с Андромахою в 'Илиаде'?

Чтобы сделать поэму занимательнее, стихотворцы выдумывают разные препятствия в намерениях своих героев. Таковые препятствия производят в нас впечатления сильнейшие: они возвышают характер героя, способный к преодолению всех затруднений, ему представляющихся. Мы принимаем участие в его подвигах: следовательно, его неудачи должны на нас действовать. Сколько затруднений представляются Энею во время его странствования из Трои в Италию? С какими препятствиями борются греки под Троею? Но в главном предмете 'Россияды' мы не встречаем ни малейшего препятствия. Зной и бури, неизвестно кем возбужденные и предсказанные пустынником, нимало на нас не действуют. Всякой знает, что это выдумка, и выдумка самая неудачная; притом все это скоро и странным образом оканчивается. Иноземные рыцари, помогавшие казанцам, могли бы много затруднять подвиги Иоанна, но они друг друга убивают, У Хераскова нет никакой постепенности; у него все делается, по словам Священного писания, 'рече и бысть'. Пустынник, желая в Книге судеб показать Иоанну дела будущего его потомства, предсказывает ему опасности, ужасы, кои предстоят им на пути к храму.

       Там встретишь пламенем зияющих змиев;
       Висящие скалы, услышишь зверский рев;
       Стези препутанны, как верви, кривизнами,
       И камни сходные движеньем со волнами.
       Когда вниманием не будешь подкреплен,
       Падешь в развалины разбит и ослеплен.,

и проч;

Но тщетно будете искать описания сих опасностей!

       Идущие все силы вновь подвигли,
       И горные они вершины вдруг достигли.

Чтобы поэма производила надлежащее действие, лица оной должны иметь приличные им характеры. Это составляет труднейшую часть поэмы, потому-то не многие стихотворцы умели надлежащим образом отделять характеров своих героев. Злой характер Сагруна был бы хорош в трагедии, но в эпической поэме он не может иметь места: ибо сей род поэзии должен возбуждать в нас удивление одним изображением высоких добродетелей. Впрочем, большая часть лиц в 'Россияде' не имеет характеров. Иоанн, герой поэмы, имеет ли хотя малейшую черту, по коей можно было бы отличить его? Он представлен человеком слабым, который легко верит всему, что только его придворные ему ни скажут: между тем в делах его видна любовь к отечеству и благу народа. Он исполнен надежды на бога; но верит глупым предсказаниям какого-то старца. Разительная противоположность! Следующее описание свидания его с Алеем даже ненатурально:

       Вздохнул, и пред собой увидел царь Алея;
       Вторичною мечтой приход его почел,
       Он оком на него разгневанным воззрел.
       Алей задумчив был и рубищем одеян,
       По всем его чертам печаль как мрак рассеян;
       Он слезы лил пред ним, и царь к нему вещал:
       Еще ли мало ты покой мой возмущал?
       Предатель! трепещи! теперь одни мы в поле,
       Беги, не умножай моей печали боле…
       Ко царским в трепете Алей упал ногам
       И рек: не причисляй меня к твоим врагам;
       Благочестивых я не уклонялся правил;
       Был винен, но вину теперь мою исправил.
       Однако нужного, о царь! не трать часа,
       Который щедрые даруют небеса;
       Отважность иногда печали побеждает.
       Тебя в густом лесу пустынник ожидает,
       Тоскою удручен, когда я к войску шел,
       Он мне тебя искать под древом сим велел
       И мне сие вещал: скажи ты Иоанну,
       Коль хощет он достичь ко благу им желанну,
       Да придет он ко мне!.. Во мраке и ночи
       Сияли вкруг его чела, о царь! лучи.
       В молчаньи Иоанн словам пришельца внемлет,
       И, тяжкий стон пустив, Алея он подьемлет,
       Тогда вскричал: хощу для войска счастлив быть
       И более хощу вину твою забыть:
       Я жизнь мою тебе, России жизнь вручаю;
       А если верен ты, я друга получаю;
       Довольно мне сего! к пустыннику пойдем.
       Но повесть мне твою поведай между тем:
       Скажи: ты стен Свияжских удалился?
       Зачем ходил к врагам, зачем в Казань сокрылся?
       И как обратно ты явился в сей стране?
       Будь искренен во всем, коль верный друг ты мне.