Собрание сочинений

       И тверже сердцем он металлов твердых будет.
       Прельшенны ратники, приняв корысти яд,
       Для пользы собственной берут, казалось, град,
       Как птицы хищные к добыче устремились,
       По стогнам потекли, во здания вломились:
       Корыстолюбие повсюду водит их,
       Велит оставить им начальников своих.

Песн. XII, ст. 478–491.

Весть о их грабеже дошла до Иоанна; он велит рубить обратившихся в бегство россиян. Тогда

       В румяном облаке стыд хищникам явился,
       Корысти блеск погас и в дым преобратился;
       На крыльях мужества обратно в град летят.

Песн. XII, ст. 572–594.

До сих пор мы видели, что в 'Россияде' Херасков не наблюдал главных правил эпической поэмы; теперь посмотрите, знал ли он древние обыкновения описуемых им народов. Искусное изображение их сделало бы 'Россияду' занимательною. Все великие стихотворцы, древние и новые, с точностию описывали нравы и обыкновения того времени, в которое жили их герои. Творения Гомера и Виргилия при возобновлении наук, были источниками для сочинения греческих и римских древностей, для древней географии, языческого богопочитания или мифологии, В 'Освобожденном Иерусалиме' виден дух времен рыцарских, тогдашние мнения — странные обычаи. Мильтон, по словам Гиббона, во ста тридцати прекрасных стихах заключил два рассуждения Селдена о богах сирских и арабских, глубокою ученостию преисполненные5. Вот как лучшие эпические стихотворцы старались об изображении нравов и обычаев. Но Херасков? Не говоря уже о мелких подробностях, замечу только погрешности грубые и непростительные. Описание чертогов и садов Сумбекиных сделано совершенно по образцу греческому. Алей зрит перед Дворцом:

      . . . . . . . Столпами окруженну,
       Из твердых мраморов Казань изображенну;
       Как некий исполин, имея грозный вид,
       На каменном она подножии стоит.
       Художник пленную изобразил Россию,
       Ко истукановым стопам склонившу выю;
       И узы, на ее лежащие руках,
       Являли прежний плен и прежний россов страх.
       Казань десницею ужасный меч держала
       И горду власть свою чрез то изображала.

Песн. V, ст. 336–345.

Далее в чертогах:

       Видны на стенах изображенья живы,
       Их кисть волшебная для глаз произвела,
       И вид естественный и душу льну дала.
       В лице приятного и кроткого зефира
       Изобразила кисть златое царство мира.
       Мир страшный брани храм заклепами крепит,
       У ног его в траве волк с агнцем купно спит.
      . . . . . . . . . . .
      . . . . . . . . . . .
       С другой стороны встречал обвороженный взор
       Военны подвиги, сражения, раздор:
       Там зрится во крови свирепых битв царица,
       Там раны видимы, там кровь, там бледны лица;
       Герои, в цвете лет кончающие дни,
       И стонут, кажется, написаны они.
      . . . . . . . . . . .
       Там новый вид глаза царевы поразил:
       Художник пламенну любовь изобразил;
       Любовь, которая казалася на троне,
       С колчаном стрел в руках и в розовой короне и проч.

Песн. V, ст. 381 и след.

. . . . . . . . . . .

       Лишь только довлеклась она златых дверей,
       Из меди изваян, где виден Сафгирей.

Песн. X, ст. 107 и 108.

Положим даже, что греческие художники были в Казани и что произведения живописи и ваяния могли украшать чертоги Сумбеки, но можно ли забыть, что закон Магометов, кроме, цветов, никаких изображений не позволяет? Сие тем для нас памятнее, что мы лишились множества произведений древних греческих художников, кои свирепые османы разрушили из привязанности к правилам своей веры.

Сумбека ведет Алея в сады, где видим крытые аллеи, фонтаны и хороводы граций и амуров.

Казанцам помогают против Иоанна четыре рыцаря:

       Из Индии Мирсед, черкешенник Бразин,
       Рамида персянка и Гидромир срацин.

Песн. X, ст. 707 и 708.