молодого парашютиста, провожал на первый испытательный прыжок добрейший Николай Васильевич. Я поднимаюсь в кабину, машу рукой и закрываю фонарь кабины.
…Самолет вначале быстро набирает высоту. Все дальше и дальше уходит от нас земля, подернутая легкой сизой дымкой. Летчик 1-го класса Прошаков — опытный высотник. Он ведет машину осторожно, изредка делая «площадки», чтобы не перегреть мотор и дать нашим организмам возможность освоиться с пониженным атмосферным давлением. Самолет покрывается блестками инея. Температура около минус 60°, но холода я не чувствую. Специальная одежда хорошо защищает от мороза. Самолет теперь медленно, но уверенно набирает высоту, оставляя за собой белую инверсионную дорожку. Она не исчезает, будто замерзла в неподвижном воздухе.
Высотомер показывает уже 13 000 метров. Мы в стратосфере. Это заметно и по самочувствию. Тело кажется тяжелым, непослушным, чужим. Следя, как медленно ползет стрелка прибора, я вспоминаю слова итальянского летчика, пытавшегося подняться на такую высоту: «Я смертельно устал. Я подошел к пределу человеческой выносливости».
Я сижу неподвижно, стараясь не расходовать энергию, не делать никаких движений. Наконец, стрелка прибора доходит до цифры, отмеченной красной чертой. Сигнал летчика подтверждает, что мне пора прыгать.
Оставить самолет в стратосфере не так-то просто. Для этого нужно много энергии, а ее следует расходовать крайне экономно — ведь самое трудное настанет потом, во время свободного падения. Чтобы не делать лишних движений, я тщательно продумал весь процесс вылезания из кабины задолго до полета и неоднократно прорепетировал его. Жадно глотаю кислород, резко отталкиваюсь ногами и переваливаюсь через борт, затратив на это движение очень много сил.
Сразу же колкие струйки холодного воздуха каким-то образом проникают под туго застегнутый воротник комбинезона. Лечу, беспорядочно кувыркаясь. Раскидываю в стороны руки и ноги, стремясь принять обычное в свободном падении устойчивое положение тела, но… не нахожу в воздухе привычной опоры. На мгновение мной овладевает уже забытое чувство беспомощности, возникавшее при первых прыжках с задержкой раскрытия парашюта: тело не повинуется мне, я не могу им управлять. Но тут же соображаю, что отсутствие «опоры» — результат сильной разреженности воздуха в стратосфере.
Летчики, поднимавшиеся на такую высоту, хорошо знают, что в разреженном воздухе самолет хуже слушается рулей. Это было известно и мне. Я предполагал, что мои «рули» в стратосфере будут менее эффективными, но одно дело знать и совсем другое дело — испытывать на себе. Падая словно метеор в ледяном, почти безвоздушном пространстве, озаренный лучами нестерпимо яркого солнца, я, по сути дела, являлся исследователем той области, которая была совершенно не известна воздушным спортсменам. Ведь еще ни один парашютист в мире не выполнял свободного падения с такой высоты!
Меня начинает плавно переворачивать на спину. Я снова начинаю действовать руками, будто хватаясь за воздух, и с трудом восстанавливаю равновесие. Оказывается, на большой высоте все же можно управлять телом, но это требует огромных усилий. Я смотрю вниз. Земли не видно, ее скрывают перистые облака. Сверху они кажутся молочно-белыми, твердыми, будто коваными. На мгновение их поверхность представляется пределом моего падения, почти землей. Но тут же вспоминаю, что от этих облаков до земли еще примерно семь-восемь тысяч метров.
Снова меня плавно тянет на спину. Я инстинктивно стараюсь прекратить это движение. Но до земли еще так далеко! Стоит ли сейчас тратить силы, чтобы сохранить равновесие?! Я больше не сопротивляюсь и теперь падаю спиной к земле, глядя в бездонное, темно-синее небо. Потом меня переворачивает набок, потом лицом вниз, снова на спину. Я падаю неустойчиво, но это не беспорядочное падение и уж, конечно, не штопор. Мое тело меняет положение в воздухе плавно, без всяких рывков.
Однако не надо считать, что, падая так, я полностью отдался во власть воздушной стихии. Представьте себе человека, который, хорошо умея плавать, лежит на воде. Он лежит спокойно, как будто не делая никаких движений. Но тем не менее, когда положение его тела меняется, он, не думая, даже не замечая этого сам, шевельнет то рукой, то ногой, сохраняя положение.
Так было и со мной. Не стараясь сохранять полностью устойчивое положение, на что требовалось очень много усилий, я, тем не менее, делал какие-то движения, предупреждающие возникновение штопора или беспорядочного падения. Самочувствие хорошее, мысли ясные. Только при быстром снижении сильно давит на барабанные перепонки и звенит в ушах. Чтобы избавиться от этого, некоторые парашютисты, выполнявшие длительные задержки в раскрытии парашюта, кричали в воздухе, некоторые пели. Я же широко открываю рот, двигаю челюстями, глотаю слюну. Это выравнивает давление, и неприятное ощущение в ушах пропадает.
Падая спиной вниз, я врезаюсь в облака. Глаза застилает серая муть. Охватывает неприятное ощущение какой-то ослепленности. К счастью, это длится недолго. Я пробиваю облака, и вот их белая неровная масса уже надо мной. Значит, в свободном падении пройдено 5–6 тысяч метров.
Зона пониженного барометрического давления и низких температур осталась позади. Встречный воздушный поток стал теплым и ласковым. Пожалуй, пора принять устойчивое положение и взглянуть на землю. На этот раз руки сразу же ощущают знакомую упругость воздуха. Этот отрезок моего пути перо барографа, укрепленного на моем снаряжении, отмечает ровной, прямой чертой.
Теперь я падаю плашмя, лицом к земле, движением рук удерживая это удобное положение. Пытаюсь ориентироваться, но панорама подо мной кажется совершенно незнакомой. Темный хвойный лес с желтыми пятнами лиственных деревьев и линия шоссе, разветвляющаяся надвое, ничем не напоминают моего предполагаемого места приземления.
Звон в ушах продолжается, но это не уменьшает радостного возбуждения, охватившего меня. Все чувства обострены до крайности. Я вижу не только шоссе, но и ползущих по нему жучков — это автомашины.
Чтобы осмотреться вокруг, я начинаю как бы подгребать руками в одну сторону. Этим я достигаю того, что, продолжая падать плашмя, поворачиваюсь в горизонтальной плоскости. Такой прием уже не раз помогал мне в восстановлении ориентировки. Помог он и сейчас. Повернувшись на 180°, я, наконец, вижу хорошо знакомый аэродром, хоть и вовсе не там, где он по расчетам должен был находиться. Видимо, летчик, набирая высоту за облаками, не учел ветра. Вместо того чтобы оставить самолет с восточной стороны аэродрома, я оставил его с западной.
Теперь, когда ориентировка восстановлена, я все внимание сосредоточиваю на земле.
Она с возрастающей скоростью приближается ко мне. Все ориентиры увеличиваются, будто растут на глазах. Скоро земля, до нее остается не более тысячи метров. Пора! Купол парашюта раскрывается.
Знакомый рывок. Воздух перестает свистеть в ушах, и я покачиваюсь под шелковым куполом. После стремительного падения плавное снижение парашюта почти неощутимо. Я поправляю ножные обхваты подвесной системы, устраиваюсь удобнее и намечаю место приземления. Среди остроконечных вершин елок и золотистых берез открывается небольшая поляна. На нее я и опускаюсь.
Несколько мгновений я неподвижно лежу, с удовольствием ощущая под собой землю, такую прочную, надежную и бесконечно родную. Затем сажусь, стаскиваю перчатки, шлем, отстегиваю различные приборы и постепенно вылезаю совсем из своего полярного обмундирования. Потом устраиваюсь поудобней, опираюсь спиной о ствол елки. Пахнет смолой, опавшими листьями. В воздухе разлит тот аромат, который присущ только ранней осени.
Самочувствие хорошее, только уши будто заложены ватой — это результат быстрого снижения из стратосферы. Сначала я почти ничего не слышу, но постепенно начинаю различать чириканье каких-то птичек над головой и даже отдаленный стук дятла. Запрокинув голову, смотрю на небо — туда, откуда только что свалился. Вон и облака. С земли они похожи на нежный мазок белой краски на голубом фоне.
Вдруг из-за деревьев выбегает целая ватага деревенских ребят.
— А мы, дяденька, видели, как вы с парашютом падали, — хором кричат они.
Немедленно начинается подробный осмотр моего обмундирования, снаряжения и, конечно, парашюта.
Окруженный шумной свитой, я хожу по лесу и отыскиваю площадку для посадки самолета. За мной должны прилететь… Площадку я нашел, но не особенно удобную. Сесть на нее будет трудновато. Ребятишки перетащили парашют и по моему указанию разложили его на траве. Он будет служить опознавательным
