В завоевании «второго» неба советская авиационная медицина оказала летчикам и парашютистам весьма существенную помощь.
Выше я уже говорил, сколь важно перед ответственным прыжком представить его себе заранее в деталях. Это невозможно сделать, если не знать, как повлияет низкое атмосферное давление больших высот на человеческий организм. Разрешением этого вопроса и занялась авиационная медицина.
Из физики известно, что с понижением атмосферного давления понижается и температура кипения воды. В то время как на уровне моря вода закипает при 100 °C, с подъемом на высоту она закипает при более низкой температуре. Врачи установили, что этот физический закон распространяется и на живые организмы.
Тело человека приблизительно на 80 процентов состоит из воды. На высоте около 19 000 метров атмосферное давление будет столь низким, что при нормальной температуре человеческого тела вода, содержащаяся в нем, должна была бы закипеть.
Но вода в теле человека находится не в чистом виде, а в растворах, и, что особенно важно, живой организм способен сам вырабатывать определенные защитные меры. Этим его свойством и воспользовались врачи. Они разработали систему специальной тренировки, которая активно воздействовала на человеческий организм, приучала его лучше переносить низкое атмосферное давление, позволяла подниматься в нижние слои стратосферы.
Перед прыжком с парашютом с большой высоты мы прошли длительную, тщательно продуманную тренировку под руководством Василия Кирилловича Бондаренко и завершили ее «подъемом» в термобарокамере на высоту 13 000 метров. В этом заключительном «полете» в стратосферу, кроме парашютистов Н. Гладкова, А. Петкевича, меня и нескольких других, участвовали специалист по кислородному оборудованию инженер Липатов и, конечно, наш неизменный Василий Кириллович Бондаренко.
Открыв обитую клеенкой дверь, мы вошли в чистую, светлую комнату. Белые кабины и резиновые коврики на полу перед нами напоминают раздевальню в душе. Нам здесь предстоит не раздеваться, а, наоборот, влезать в меховые комбинезоны, теплые унты, надеть шлемы и перчатки. Мы одеваемся сосредоточенно, тщательно застегиваем все пряжки, чтобы к телу не смог проникнуть наружный воздух. Ведь нам предстоит находиться в низкой температуре «больших высот».
Наконец все участники «полета» готовы, и В. К. Бондаренко открывает массивную дверь термобарокамеры. Волна холодного воздуха обжигает лицо. Здесь, в большой металлической комнате с круглыми «глазками» вместо окон, температура стратосферы. Мы садимся за длинный стол, на котором установлены различные приборы. Липатов еще раз внимательно проверяет кислородное оборудование.
— Все в порядке, — говорит он Василию Кирилловичу Бондаренко.
Врач удовлетворенно кивает головой и, взглянув на часы, обращается к нам:
— Готовы? Начнем!
Тяжелая дверь закрывается, слышится гул моторов, выкачивающих из термобарокамеры воздух. Мы «отрываемся» от земли и «устремляемся» в суровую область стратосферы. На высоте 4000 метров врач предлагает включить кислородное питание. Дышать еще можно и так, но силы следует экономить.
Бондаренко «набирает высоту» осторожно. Стрелка высотомера медленно ползет по шкале, временами замирая на месте, — это врач делает «площадки», давая организму возможность освоиться с пониженным барометрическим давлением. А оно уже дает себя знать. Я снимаю с правой руки перчатку и считаю пульс. Кровь бьется сильными частыми толчками. Сосчитав до десяти, прерываю самоконтроль и поспешно надеваю перчатку: уж очень холодно. А вот наш Василий Кириллович все время обнажает руки. То он проверяет пульс парашютистов, то что-то записывает в блокноте.
Пока все «высотники» чувствуют себя хорошо. Но вот мы уже в стратосфере. Теперь каждый из нас перестает наблюдать за товарищами и, так сказать, углубляется в себя. Я прислушиваюсь к работе собственного сердца. Высотомер показывает 12 000 метров, на такой высоте сердце стучит частыми, тяжелыми ударами.
К тринадцати тысячам стрелка прибора подползает медленно, будто нехотя. На этой цифре она останавливается. Это предел сегодняшнего «полета». Мы приступаем к тренировке. Парашютисты тяжело поднимаются с кресел и делают движения, имитирующие вылезание из кабины. Лица напряженные, глаза смотрят сосредоточенно, упрямо. Я тоже «вылезаю из кабины», и мое лицо, видимо, делается таким же напряженным, как и у других участников «полета».
Выполнив все нужные движения, мы занимаем свои места, и Бондаренко опять считает у нас пульс. Затем начинается «спуск». Стрелка высотомера ползет в обратную сторону, вместе с этим возвращаются силы, но в ушах нарастает неприятный звон. Скоро мы оказываемся на «земле» и покидаем термобарокамеру — этот кусочек стратосферы, созданный руками человека.
После «полета» к Бондаренко присоединяется его коллега, тоже весьма опытный авиационный врач Е. М. Пешков, и нас снова подвергают тщательному медицинскому осмотру. В результате тренировок наши организмы неплохо переносят высоту, быстро восстанавливают силы. Василий Кириллович потирает руки, он доволен.
— Можно считать, что вы подготовлены к прыжкам из стратосферы, — удовлетворенно констатирует он.
Мы действительно чувствуем себя хорошо. Теперь можно подниматься во «второе» небо, для того чтобы там, в разреженном воздухе и при низких температурах, испытать качество советских парашютов. Вскоре наша группа высотников, возглавляемая опытным инженером Грызловым, вместе с врачами вылетела в приволжские степи для выполнения прыжков с больших высот.
Я люблю привольную русскую степь. Мне кажется, что нет ничего красивее ее бескрайнего зеленого простора, овеянного горькими полынными запахами. Правда, товарищи шутят, что эта любовь имеет, так сказать, профессиональный характер, ибо степь — отличное место для приземления парашютиста. Действительно, почти все свои рекордные и наиболее ответственные прыжки я выполнял над степью. И вот опять знакомые места.
Рекордные прыжки с больших высот выполнялись в Советском Союзе неоднократно. Парашютисты Б. Петров, В. Козуля, Н. Камнева, Г. Пясецкая и А. Шишмарева непрерывно поднимали «потолок» прыжков. И, наконец, Н. Аминтаев и другие мастера парашютного дела раскрыли шелковый купол в нижних слоях стратосферы.
Это не было погоней за рекордом. Наша группа проводила кропотливую исследовательскую работу. Определялись величины перегрузок, возникающих при немедленном раскрытии парашюта на больших высотах, их влияние на организм человека.
Предварительные расчеты перед полетами выполнял инженер Николай Осипович Пронин, тогда еще новый человек в нашей среде испытателей. Но Николай Осипович имел большой стаж конструкторской работы на заводах по изготовлению парашютов. Это делало его чрезвычайно ценным сотрудником при решении тех сложных задач, которые перед нами стояли.
Первым с мало «обжитой» парашютистами высоты «прыгал» манекен. Николай Осипович надевал на него приборы, измеряющие величину перегрузок, возникающих в момент раскрытия парашюта. После «прыжка» на основании этих показаний производились расчеты, результаты которых Николай Осипович сообщал врачу Е. М. Пешкову. Только после этого на высоту, разведанную с помощью манекена, поднимался парашютист-испытатель.
Так, шаг за шагом, как бы по ступеням лестницы, мы приближались ко «второму» небу. И вот наступил день, когда парашютисты-испытатели Колосков А. И., Петкевич А. А., Гладков Н. Я., Стороженко П. П., Савкин И. И., Ищенко П. Ф и я получили задание выполнить групповой прыжок из стратосферы.
Мы поднялись в воздух солнечным июльским утром, и, когда самолет достиг высоты 11 200 метров, штурман подал команду приготовиться. Мы с Петкевичем открыли люк. Последовала команда «Пошел». Мы один за другим оставили самолет и благополучно приземлились.
Авиационная спортивная комиссия Центрального аэроклуба СССР имени В. П. Чкалова признала наш групповой прыжок с высоты 11 200 метров всесоюзным рекордом и отметила его как новое мировое достижение парашютизма.
