Справа я нащупала стену.
— Кажется, мы за большим ангаром. Точно, вот и окно.
Я остановилась. Мама подошла ко мне, чтобы заглянуть внутрь. Окошко ничего не закрывало, даже колючая проволока.
Действительно, это была задняя стена ангара с большими печами, того самого мрачного ангара, который напоминал мне сборища Ку-клукс-клана и мимо которого я проходила каждый день.
Внутри было темным-темно, и в воздухе чувствовались враждебные и холодные вибрации. Мы замерли в тишине, не решаясь громко позвать бабушку. Будто в этой темноте могла прятаться не наша черепаха, а какое-нибудь таинственное чудовище, гораздо более древнее и дикое. Но тут я услышала нечто успокаивающее.
— Она здесь, я слышала ее фырканье, — прошептала я.
— Я ничего не слышала.
— А я слышала. Точно.
Мы отошли от окна и двинулись дальше вдоль стены. Чуть подальше мы нашли полуразрушенный дверной проем.
— Здесь есть дырка, — прошептала я.
Мама зажгла спичку. Огонек трепетал несколько секунд, осветив помещение.
Видимо, это была обвалившаяся задняя стенка одной из гигантских печей. Я шагнула вперед и споткнулась о камень. Спичка погасла. Я слышала за собой мамино дыхание. Теперь мы залезли в печь.
— Здесь никого нет, — прошептала мама.
— Бабушка Эя! — позвала я как можно громче. Вдруг удастся развеять чары?
Раздалось эхо, гулкое, чужое и страшное. Мы словно две маленькие девочки, потерявшиеся в заколдованном замке. Воздух был холодным и влажным. Пахло кошачьей мочой. И снова эти ледяные вибрации над нашими головами. Шорох.
— Это, наверное, летучие мыши, — прошептала мама, прикрывая рукой голову.
Инстинктивно я сделала то же самое. Может быть, эти зверьки ввели меня в заблуждение? Может, я ошиблась и это тот же звук, что я слышала раньше?
Мы подождали еще.
— Бабушка Эя!
На этот раз крик получился сдавленный, гораздо тише, чем мне хотелось. Жалкий писк. Почему у меня не получается крикнуть? А мама? Почему она не кричит во все горло?
В темноте снова послышалось фырканье. Нет-нет, это не летучая мышь! Это фырканье я ни с чем не спутаю…
— Зажги еще одну спичку, — взмолилась я.
При бледно-желтом свете я стала судорожно оглядываться по сторонам. Огромные печи отбрасывали тени, плясавшие у меня перед глазами.
Кто-то снова фыркнул глубоко и печально.
Теперь даже мама услышала. А еще был слышен звук, похожий на человеческий храп.
Высоко держа зажженную спичку, мы сделали несколько шагов к тому месту, откуда слышался храп, — к одной из печей слева.
Что-то виднелось на земле. Какая-то темная масса. Мы подошли ближе. На полу лежала черепаха. А на ней — человек. Руками он обхватил панцирь. Храпел именно он.
Мы остановились в двух метрах, парализованные страхом и облегчением. Лица мужчины не было видно, но мы сразу узнали это тощее тело и оленью куртку.
Макс. Во сне он вцепился в черепаху мертвой хваткой, будто боялся, что она может сбежать от него.
Спичка погасла. Я так и не успела понять, бодрствует черепаха или снова впала в спячку. Казалось, она не двигалась.
— Это была последняя, — прошептала мама.
— Что?
— У меня закончились спички: коробок пуст.
Я снова услышала, как над нашими головами летают летучие мыши.
Нас двое, лихорадочно соображала я. А он спит. Мы справимся. Нападем на него, схватим и… И что? Искусаем? Испинаем? Устроим темную?
Я снова почувствовала над головой шелест крыльев. Наверное, летучие мыши и подсказали мне план получше. Я вспомнила рассказы Макса о ночных кошмарах.
Придвинувшись поближе к маме, я прижалась губами к ее уху. Надо было кучу всего рассказать ей и заставить выучить роль наизусть. Я повторила слова несколько раз.
— Если забудешь, придумай сама! Не бойся импровизировать! Самое главное голос: кричи что есть мочи, — ободряюще прошептала я.
Мама кивнула, она была слишком растеряна, чтобы возражать. Наверное, ей самой не очень-то хотелось нападать на взрослого мужчину, и мой странный план показался ей выходом из сложившегося положения.
В темноте я различала за храпом мужчины легкое-легкое сопение, словно шуршание волн.
— Поехали! — прошептала я.
Я выпятила грудь и закричала:
Рядом со мной глухим голосом, как из бочки, отозвалась мама:
— Мамин голос стал свирепым до неузнаваемости. Эхо усиливало наши крики так, что они казались сверхъестественными.
Мы услышали, как мужчина зашевелился.
Как одержимая, я принялась кричать, не умолкая ни на секунду:
