привыкли плохо питаться. Излишне говорить, что они обожали его. Многие еще никогда не встречали человека такого масштаба, и в наше время можно встретить еще много мужчин и женщин в сфере искусства, которых он когда-то вдохновил.
За обедом он читал стихи и изображал сцены из старых фильмов, рассказывал истории из своей жизни, причем в самые озорные моменты переходил на какой — нибудь необычный язык. Когда он чувствовал себя свободно, у него всегда было печальное выражение лица. Но, несмотря на это, он вовсю наслаждался интересом к своей персоне. Когда кто-то обращал внимание на его циничные высказывания, многие из которых оставались незамеченными между его шутками, на его мрачном лице появлялась благодарная улыбка, как у ребенка, который на миг забыл, из-за чего плакал.
После очередной премьеры виконт приглашал своих старых друзей из-за границы, чтобы продемонстрировать им свои мечты. Для тех, кто знал его в лучшие времена, он устраивал небольшие ужины, на которые являлся в сопровождении одного-единственного молодого статиста, бывшего его фаворитом. Так после одной премьеры в «Схевенингене» и Максим обедал в отдельном кабинете приморской гостиницы вместе с Луи Журденом[54] и Джеймсом Болдуином,[55] при этом кинозвезда и писатель старались перещеголять друг друга, рассказывая о своих сексуальных подвигах. А вскоре после этого в ресторане гостиницы «Амстел» напротив Максима оказалась худая пожилая дама. В шелковом тюрбане, прячась за огромными солнечными очками, она за вечер не проронила и десятка слов, так что до Максима только лишь после второй перемены блюд дошло, что это Марлен Дитрих, после чего от волнения он совсем перестал есть. Когда принесли десерт, она сочла, что пора заговорить. Придвинула к нему полную тарелку сластей.
— А теперь, — сказала она, — умри, но ешь!
Виконт высок ростом и тяжел, как медведь, и все же это огромное тело столь же подвижно, как и его дух. Трудно поверить, что такой грузный человек может летать по комнате, как стрекоза. Когда он куда-то идет своей шаркающей походкой, то молодые люди в спортивной обуви порой с трудом поспевают за ним. Сейчас он снова стоит на балконе, срывает несколько листочков базилика из цветочного горшка и макает в блюдечко с медом. Затем поднимает листочки и смотрит, как с них, сверкая на солнце, стекают золотые капли. Опускает их в рот Максиму, как ребенку, которого нужно кормить. Когда его пальцы случайно касаются губ юноши, ему внезапно становится стыдно, словно он слишком далеко зашел. Он ставит тарелку и смотрит вдаль на тяжелые облака над кипарисами Вилла Ада.
— Мы должны с тобой снова открыть Рим, — говорит он, — больше ничего не остается. Приходи в воскресенье утром, я закажу машину.
В холле Сангалло спрашивает у Максима телефонный номер его гостиницы.
— По этому адресу я буду еще только одну ночь. Нигде нет свободных мест. Я еще не знаю, где я буду жить.
— Тогда дай мне тот номер, где ты будешь сегодня. Мало ли что. Да, и напиши свое имя, а то я забуду.
Не глядя, виконт прячет листочек с именем, которого он все это время не мог вспомнить, в карман. Дает молодому человеку зонтик с ручкой из корня орехового дерева, бумажный пакетик с виноградом, несколько веточек базилика и горшочек своего любимого меда, переплетенное издание «Путешествия в Италию» Гёте, начатую бутылку «Вин Санто»[56] и гравюру «Бегство Кола ди Риенцо[57] в замок Святого Ангела [58]».
С подарками в руках Максим входит в лифт. Какой-то миг Сангалло рассматривает его лицо вблизи.
— Да, — вздыхает он, нажимает на кнопку и закрывает кованые двери лифта, — вот что возбуждает в красоте. Она умеет ограничивать себя. Один взгляд — и ее уже нет!
«Гала доказывает обратное», — думает Максим. Она выходит из ванной с мокрыми волосами такая же красивая, как всегда. Или красивая — не то слово? Ее красота ни в чем не похожа на классическую. Нос у нее, если присмотреться, слишком плоский. Голова — слишком квадратная. Она кажется слишком большой для ее тела, и черты лица неправильные. Но при этом нет ни одного мужчины, которого бы к ней не влекло. Нет, тайна Галы вечна.
И тело ее сплошное несовершенство. Ноги, бедра — о них уже говорилось — но хуже всего спина. После целого дня непрерывной ходьбы она очень болит. Гала падает на кровать и с трудом перекатывается на живот. Максим садится на нее верхом и массирует напряженные мышцы.
— Он выглядел вполне милым.
— Незнакомый мужчина, заговоривший с тобой на улице?
— Он не приставал ко мне.
— Да, этого еще не хватало.
— Ай!
Максим упирает большие пальцы между лопаток по обе стороны от позвоночника и вращательными движениями, меняя силу нажима, медленно массирует Гале спину вдоль позвоночника. Позвоночник искривлен в двух местах. Во-первых, он излишне сильно прогнут, начиная от шеи и почти по всей длине, во-вторых, сильно искривлен над самыми ягодицами. В последние месяцы это место на пояснице стало особенно болезненным, но что бы Максим ни говорил, Гала ходит на высоких каблуках.
— Чего же ты тогда хочешь? — спрашивает она. — Мы же должны завтра утром куда-то переехать? От твоего графа проку ведь никакого.
Максим наливает ей бокал «Вин Санто». И макает листочки базилика в мед.
— Сначала перекусить, потом выпить.
Гала съедает базилик с медом и говорит:
— Беру свои слова назад. Твой граф просто золото.
Максим ищет у нее в сумочке вторую половину карты.
— Да не волнуйся, — успокаивает его Гала, — мы чего — нибудь найдем.
Максим расправляет обе половинки карты прямо на спине у Галы, которая продолжает лежать на кровати. Пытается приставить их друг к другу.
— И дом, о котором говорил тот парень…
— Джанни — не парень, вот увидишь, он — настоящий джентльмен.
Когда Гала вдыхает, город распадается на две части, и между ними показывается полоска кожи. По красным пятнам видно, где Максим переусердствовал с массажем.
— Как называется район, где находится этот дом?
Париоли[59] с его посольствами и музеями — один из лучших районов Рима. Сады при виллах, построенных в прошлом веке у склона квартала Валле Джулия, переходят в парк Виллы Боргезе. Виа Микеле Меркати оказывается одной из тихих улиц за Музеем современного искусства.
Гала с восхищением ходит от одних ворот к другим в поисках номера дома, который дал Джанни. Максим идет следом со своим рюкзаком и ее чемоданом. Сегодня утром он встал, не разбудив ее. Сначала купил хлеб и обменял деньги, затем заплатил за гостиницу и упаковал вещи, так что, когда Гала проснулась, все уже было готово.
Эти мелкие обязанности Максим всегда берет на себя. Так уж сложилось. Если он их не будет выполнять, то их не выполнит никто. Эти практические дела Галу не интересуют. Более того, они для нее словно не существуют. Она считает, что все устроится само собой. И так и происходит. Уже много лет. Максим не знает, осознает ли она, сколько всего он делает. Для него это не имеет значения. Ему это нравится. Ему так приятно. Подобно отцу, заботящемуся о своем ребенке, Максим не ждет ничего в ответ. Это теплое чувство. Это любовь. Ему достаточно того, что он причастен к ее беспечности, в которой он черпает надежду.
Дома номер 17 с улицы почти не видно. Как только Гала ступает на аллею, ведущую к дому, раздается лай сторожевого пса. Максим колеблется.
— С какой стати нам будут предлагать такой дом?
Почему бы нет? Это же не Голландия. Кстати, речь идет только о комнате.
С торца дома в тени рододендронов стоит скамейка, где сидит молодой человек и курит. Завидя
