— Милая, что это? — кричит Максим, выходя из ванной и держа в одной руке ее таблетки и стакан воды, а в другой непонятный пузырек.
— А, это! — смеется Гала.
Невозмутимо забирает баночку у него, слишком наигранно беспечно, чтобы развеять его опасения.
— Я думала, мне понадобится что-нибудь, чтобы не растолстеть тут с этими булками, но они еще ни разу не пригодились.
Гала вытряхивает содержимое баночки на стол, будто Максиму нужны доказательства.
— Глупо. Пустая трата денег. Оливковое масло прекрасно с этим справляется. — Принимает свое каждодневное лекарство. Затем ищет по радио канал со старыми итальянскими хитами, наливает себе вина и танцует по комнате, покачивая бедрами.
Когда приступ начинается, Максиму почти не приходится применять силу, чтобы удержать ее.
«Sei un bravo ragazzo»,[127] — поет Джильола Чинкветти.
Максим укачивает Галу, вытирая пену в уголках ее губ.
«Sei diverso da tutti, e per questo ti a-ha-mo».[128]
— Вы и все красивые молодые люди Рима, — говорит Сангалло.
Прошло четыре дня без каких-либо вестей от Снапораза или его сотрудников, но возбуждение от встречи с ним не покидает Галу. Она понимает, что не влюблена, но ощущение триумфа порой трудно отличить от влюбленности. Внутри нее все поет.
— Все они ждут ответа из Чинечитты.
Сангалло сидит между Галой и Максимом на скамейке у храма Венеры на Целие,[129] наблюдая заход солнца.
— А ответ не приходит и не придет, тем не менее они один за другим продолжают сидеть в своих комнатушках в ожидании звонка. Они забывают есть, они забывают жить, и в итоге — умирают, так и не сыграв ни одной роли.
Сангалло достает бутылку «Просекко»[130] из старинной сумки, которую таскает за собой целый день, и раздает бокалы, чтобы все чокнулись ровно в тот момент, которого он поджидает. Вдали над старым городом небо становится оранжево-золотым. Свет вспыхивает за облаками над морем, загорается на окраинах и за несколько минут распространяется по всему небосводу, отразившись в Тибре уже багряно-красным.
— Вот, попробуйте!
Сангалло открывает банку с лимонным желе и намазывает чуть-чуть двумя пальцами на кусок сырой ветчины.
— Как вы собираетесь пережить достигнутый успех, если ничего не едите? Давайте, открывайте рты!
Гала сразу же набрасывается на еду.
— Вы не мудрее остальных, поэтому подозреваю, что пока останетесь в Риме?
— Конечно, остаемся! — говорит Гала удивленно. — Только дурак уедет, когда вся комедия только- только начинается.
Сангалло смотрит краешком глаза на Максима.
— Несомненно, — говорит Максим, поддерживая Галу, — мы остаемся.
Желе кажется Максиму горько-сладким, а теплое мясо, приготовленное для него пожилым виконтом, тошнотворным.
— Да, — говорит он решительно, — пока мы можем, мы останемся.
— Тогда считай, что ты принят, Максим, — вздыхает Сангалло.
— Я ставлю «Милосердие Тита». В среду утром — примерка, в пятницу — первая репетиция. Будешь статистом. Я собираюсь тобой и еще семью элегантными молодыми людьми заменить хор. Слишком топорно и некрасиво смотрится на сцене. Пускай поют из-за кулис. Глаз тоже надо побаловать. Ах, но это такой неблагодарный труд, мой мальчик, и, увы, малооплачиваемый, но вам это понадобится.
__ Тогда вперед, — говорит Максим, — пока это не мешает всему остальному.
Хотя никто не спрашивает Максима, о каком таком остальном он говорит, он поясняет:
— Ну, прослушивания, экранные пробы, возможно, роли…
Но Максим слышит и сам, как его голос покидают последние нотки убежденности.
Сангалло не решается посмотреть на него. Все глядят куда-то вдаль. Гала обнимает Максима за шею, легонько щиплет, в то время как последние лучи заходящего солнца угасают за городом.
И все это время Гала думает: «Снапораз, Снапораз, Снапораз. Старик потрепал меня по щеке, как младенца, но чувствовала ли женщина себя более счастливой? Он говорил, как отец, но смотрел на меня, как любовник. Давай же, Снапораз. Я хочу с тобой сразиться. Попробуй недооценить меня и увидишь, что будет!»
Гала нащупывает мышцы Максима. Массирует их пальцами. Максим вздыхает и кладет ей голову на плечо. Прикосновение успокаивает их обоих. Оба чувствуют себя в безопасности, но каждый на свой лад. Если его греет мысль о том, что их совместному существованию ничего не грозит, то ей от этого грустно. Максим возвращается к привычному, Гале же это не нужно. Вечер медленно проплывает над ними.
— Ма chi e?[131]
Женский голос, отвечающий в офисе у Снапораза, звучит также устало, как и в первый раз. Гале пришлось собрать все свое мужество для этого звонка. И она объясняет, что встретилась с маэстро и он ею заинтересовался.
— К сожалению, синьор Снапораз non с’e,[132] — рявкает мегера и вешает трубку прямо посередине следующего Галиного предложения.
После Рождества в Рим неожиданно приходят холода, которые длятся до Нового года. Пожалуй, впервые с того самого дня, когда я с друзьями после школы подсматривал за портовой шлюшкой Маленой и мы забаррикадировали за собой дверь холодильного помещения от ревнивой жены одного из рыбаков, я снова почувствовал, как мое тело стремительно покидает тепло. День за днем холодный ветер из России посылает снежные облака к Альпаделла-Ауне, которые, миновав долину Тибра, попадают в Рим. В «Фонтане четырех рек» образовался лед, и жители Рима опасаются за пальмы на Пьяцца-ди-Спанья.
В первый же день похолодания в комнате в Париоли, где живут Максим с Галой, отключают отопление. Джеппи невозможно уговорить. Она клянется, что сам владелец — нет, не синьор Джанни, а его начальник, старый граф, прямо из Монтеротондо[133] — лично приезжал, чтобы запечатать переключатель отопления у всех должников. Тем не менее, в тот же вечер Джеппи заходит к молодым людям с парочкой конских попон и ценным советом оплатить Джанни ренту прежде чем тот придет сам — тут она понижает голос и шепчет — с «постановлением». Гала и Максим прижимаются друг к другу, но на третий день, насквозь замерзнув, просыпаются так рано, что идут погреться в вестибюль гостиницы на Виа Венето.
Их надменный вид не вызывает сомнений у служащих отеля, и никто не спрашивает, что им здесь надо в столь ранний час. Голландец и голландка устраиваются с газетами у камина.
— Наконец-то люди с куражом!
Гала поднимает глаза от газеты. У серебряного кувшина с теплым сидром, приготовленным специально для постояльцев отеля, стоит молодая женщина — высокая блондинка, красивая, как фотомодель. Она наполняет полную чашу и дует на напиток, чтобы остыл.
«— Я говорю, если уж ты это делаешь, то глупо стыдиться.
— Честно говоря, я не знаю, чего нам стыдиться, — отвечает Гала.
— Вот именно, но сколько тех, кто входит сюда, не глядя ни на кого, а потом выбегает на улицу, вжав голову в плечи.
— Какая глупость.
— Ресепшионисты не любят, когда мы здесь околачиваемся. Но я вам скажу — вы и я, мы с вами — главный магнит больших отелей.
— Мы?
— Конечно, по крайней мере, одну из пяти звездочек мы им заработали!
— И чем?
