джеллабе, которого едва было видно из-за густого дыма от сигар двоих кубинцев в военной форме, сидящих на ряд ниже его. Было поставлено специальное кресло для посланца из Ватикана, раз в неделю закупавшего цветы для всех алтарей католического мира, на этот раз нацелившегося на выгодную покупку аронников и бледно-лиловых петуний. Приземистому средиземноморскому священнику пришлось делить место с высокой дамой из Скандинавии, всякий раз, когда появлялось что-то по ее вкусу, вскакивавшей и опасно наклонявшейся, крича аукционатору:
— Это я хочу! Я хочу все! Я хочу все это! — так что другие участники аукциона отрывались от своих телефонов, которые они все утро держали у уха, спрашивая своих матерей, какой аромат им бы хотелось, чтобы наполнял все комнаты в их стране.
Прямо за последним рядом аукционеров Яну с дочерью и гостю разъяснили систему аукциона. Чем меньше стоила партия цветов, тем сильнее ее хотят приобрести.
Гала не слушала. Ритм часов и выкрики цифр образовали в ее голове ритм, за который она смогла уцепиться. В снижающихся ценах на гвоздики она узнала ритм Катулла:
Чтобы не отвлекаться, она уставилась в землю. Там, под ногами, она открыла для себя нечто своеобразное, то, что, казалось, ускользало от взгляда взрослых. Под скамьями шел желоб, такой же крутой, как сама трибуна. Мужчины и женщины сидели над ним на железных решетках, сквозь которые они бросали все, что им было больше не нужно. Слева и справа лились вниз остатки кофе, падали коричневые окурки, бумажные стаканчики и скомканные салфетки, кусочки старого хлеба и шкурки от съеденных угрей. Все падало в широкую щель и исчезало в глубине. Кто знает, наверное, мужчины и женщины настолько боялись потерять свое драгоценное время, что даже облегчались на месте, как коровы в коровнике. Целая батарея сточных труб была здесь, по одной под каждым рядом стульев, по которым грязь уносилась вместе с водой, высокие желоба, конца которым не было видно. Вода непрерывно бурлила в крутых желобах, вода, вода в своем собственном темпе, волны воды со своим ритмом, прерываемым всплесками бросаемого мусора. Все это не было похоже ни на один из размеров, встречающихся у Катулла, поэтому Гала застряла посередине третьей строки второй строфы.
Она почувствовала, как кровь в венах давит ей в виски. «Неудивительно, — думала она, — что слова сбежали от меня. Их слишком много, вот и возник затор». Можно было почувствовать, как они давили, чтобы пробиться к ней.
— Это всего лишь игра, — повторяла Гала слова, которыми ее утешала мама после посещения пастора с супругой.
— Папа играет в игры и совсем не умеет проигрывать.
Ян запретил Гале идти на вечернее представление в цирк, окончательно и бесповоротно, когда узнал, почему ей так хочется туда попасть.
— Ну да, — проворчал он, — не хватало еще клоуна в нашем хозяйстве. Твоя мама дрессирует собак и обезьян, но директор здесь — я. Я тоже лучше бы возглавлял заведение повыше классом, но таков мой крест, и я буду нести его как можно элегантнее. Когда я вхожу в клетку, мне подчиняются, и того, кто откажется, ждет кнут.
Пока он произносил эту свою гневную тираду, к нему снова вернулось хорошее расположение духа, так что на губах заиграла улыбка.
— Так лев воспитывает своих львят, кусая их в шею, толкая туда-сюда, пока они не запищат. Какой-то богом забытый цирк, да, черт побери, и если кто-нибудь снова придет в гости, я повышу входную плату!
Лежа в кровати, Гала слышала далекую праздничную музыку. Мама ненадолго прилегла к ней на кровать, сначала почитала немного вслух, а потом осталась просто полежать.
— В большинстве случаев я даю Яну выиграть, — сказала она вдруг своей дочери, назвав мужа по имени, будто говорила о нем с подругой.
— И когда он ходит весь сияя, потому что думает, что он лучший, что у него самая милая жена и самые умные дети — это моя награда. Победитель — не мальчишка, получивший трофей, а тот, кто вручает ему этот трофей. Так же и со стихами у тебя в голове. Это призы в большом конкурсе. Они — твои. Папе очень хочется их получить, но он должен их заслужить. Ты можешь их вручать, когда сама захочешь, но помни о том, что ты можешь их и утаить. А цирк, милая, ах, он в будущем году снова приедет.
Наконец, пришел и отец пожелать ей спокойной ночи. Стоя спиной к ней, он посмотрел в окно, прислушиваясь к музыке в отдалении.
— Пусть мне хоть на том свете объяснят, — сказал он задумчиво, — как можно смеяться над клоуном.
С Галой что-то было не так. Она чувствовала, что что — то происходит, в то время как на огромных аукционных часах с каждой секундой дешевели цветы. Она слышала шум воды в желобах. Слова наплывали одно на другое, лишенные всякого смысла. Они крутились и неожиданно исчезали в глубине, словно их засасывало в воронку. У нее даже не было времени, чтобы добраться до стихов, вдолбленных в нее отцом, вся энергия уходила на то, чтобы овладеть своим собственным языком.
В этот момент ее подозвал отец. Экскурсия пошла дальше, но он и профессор Догберри остались, будто чего-то от нее ожидая. Настал момент, когда отец хочет ею похвастаться. Но ничего не получится, Гала знала это точно. Она подбежала к нему и схватила его за руку. Мужчины рассмеялись. Ян, как всегда, чуть приподнял ее. Гала не включилась в игру. Она трясла его за руку и открыла рот, чтобы его предупредить, но слова, вертевшиеся у нее на языке, были бессмыслицей. Она тут же отпустила отца. И вела себя тихо и незаметно, чтобы не привлекать внимания, и как только Ян и Догберри покинули амфитеатр и снова встали на помост, она убежала.
У нее больше не было призов для выдачи. Последнее, что она еще могла сделать для своего отца, — это уберечь его от своего поражения. Но не прошло и секунды, как он пришел за ней.
— Что случилось, девочка? — обеспокоенно воскликнул он. — Дочка, скажи мне, что произошло?
В панике Гала поднырнула под трибуну, и когда увидела, что приближаются его ноги, заползла еще дальше под скамейки. Он нагнулся и стал искать ее в тени под решетками. Она не знала, как объяснить свое странное поведение. Лучше умереть, чем рассказать о хаосе у нее в голове. Она отползла еще дальше, пока ей не преградил путь один из сточных желобов.
— Я хочу все! — услышала она в этот момент крик великанши-блондинки аукционатору. — Мне нравится все, я хочу это все!!!
Садясь на сток, как на ледяную горку, Гала почувствовала, как холод воды проникает сквозь одежду. Задрожав, она перестала бороться. Под ногами аукционеров скользнула во тьму. Сначала ее понесло прямо вниз, но уже вскоре желоба поворачивали налево и направо. Широкими поворотами они несли Галу зигзагами через аукционный зал, освещавшийся вспышками фотоаппаратов. Посередине большого зала она пронеслась по сортировочной территории, между поездами, она могла прикоснуться к изобилию цветочного груза лицом и руками, в воздухе поплыли их ароматы. Зеленые и желтые, пурпурные, фиолетовые, алые и синие лепестки взлетели в воздух. Все больше лепестков отделялось от стеблей и смешивалось с бутонами и уже распустившимися цветами в оттенки такой интенсивности, что девочке пришлось закрыть глаза. В тот момент ей показалось, будто она слетает с ледяной горки и прорывается сквозь все, что она знает, а вместе с цветами в ее голове взорвались все слова.
— Аааа! — закричала девочка с облегчением, — так вот, значит, как они летят вокруг мира!
Так в цветном смерче Гала Вандемберг впервые вошла в мои сны.
Она лежала неподвижно на больничной кровати. В ее густых черных волосах видны были маленькие выбритые места. К ним были подключены электроды, через которые можно было наблюдать за мозговой активностью девочки, фиксирующейся на ролике бумаги, непрерывно появлявшейся из машины.
Доктора считали, что кровоизлияние в мозг у такого маленького ребенка — это редкость, наверное, оно было вызвано врожденной слабостью капилляров либо тромбом в сосудах. Кровоизлияние произошло в левом полушарии и, возможно, было вызвано эпилептическим припадком. Пока Гала не придет в сознание и не сможет рассказать, что она в точности чувствовала, к этому вряд ли можно было что-то добавить.
