– Кончай, Виталик! – попросил я. – Мы и так все тебя любим и ценим. Тебе этого мало?
Он махнул рукой, и мы пошли в разные стороны, оба с рюкзачками. Мы все ходим с рюкзачками, словно бы постоянно готовы переехать куда-то, мы – бесцельные путешественники. А еще всегда кажется, что в этих рюкзачках хранится что-то детское, сокровенное.
Он больше не звонил мне и не отвечал на звонки и шутливые эсэмэски. Живя верой в свой роман, он отказался от нас, как от свидетелей и соучастников своей блеклой, неудачливой полосы. Он даже уехал от нас в центр. И вот мы стали свидетелями его крушения.
Уже смеркалось, когда на стоянку уверенной иноходью влетел роскошный джип Chevrolet Tahoe, на таких ездят спецагенты в голливудских фильмах. Он требовательно просигналил, и я подобострастно выскочил из будки – какой-то ВИП, видать. Но черное стекло опустилось, и я увидел смеющегося Жискара. Даже лысина его смеялась. В салоне с приятной резиновой упругостью били барабаны.
– Расслабься, чувак! Свои!
– Ничего себе, Жизик! Обалдеть! – Я даже присел, подыгрывая его веселью.
– Кофе есть, вохровец?
– Конечно, шеф, как скажете, заварю в микроволновке.
В нем явно что-то изменилось. Он открыл багажник и передал мне большой пакет.
– Там радиоуправляемый “мерс”, передай пельменю Пете от доброго дяди Жискара.
– А Юльдос переживает: куда ты подевался?
– Всем, кому должен, – прощаю! – засмеялся он. – Шучу, шучу. Я уже три месяца вожу одного зашифрованного чела. Вот бы тебе с кем пообщаться.
Мы пили кофе, я курил в щелку двери, делал вид, что восхищаюсь и немного завидую. Ждал, наверное, о каком новом голливудском блокбастере он заведет речь. И вдруг он замер. По его виду было понятно, что он должен сказать что-то глобальное. Я приготовился.
– Ну что? Какие успехи?
– Помощником работаю.
– У кого? – неприязненно спросил он.
– Помогаю развивать пивную промышленность страны!
Он горестно кивнул.
– Фильм “Матрица” смотрел?
– Угу.
– Так вот, Вась, МАТРИЦА СУЩЕСТВУЕТ, она располагается в США и называется ФРС. Вася, нам всем промыли мозги! Забудь все, что тебе втирают на “Эхе Москвы”.
– Так это они тебе втирали, насколько я помню.
– У-у-у! – Он закачался на табурете, как от боли. – Все не так. Ты, конечно, знаешь, кто проплатил Ленина-Троцкого?
– Ну немцы.
– Англосаксы! Запомни, это наши самые заклятые друзья! Они столкнули нас в девятьсот пятом году с Японией, для которой создали флот. Они убили Распутина и дважды сталкивали нас с Германией – два глупых медведя!.. Вася, у меня глаза открылись на нашу несчастную Родину, на наш ни в чем не повинный народ. Я теперь не живу, а задыхаюсь. Весь пазл, который все никак не складывался в моей голове, боже мой, как мне все ясно теперь! Ясно! Как я сам не видел и не понимал этого!? До сих пор колбасит! Они договаривались с саудитами, и те обрушили нефть и вслед за нею СССР. А после две тыщи двадцатого года России, как таковой, вообще уже нет на мировых геополитических картах, просто территория с ресурсами и пушечным мясом между англосаксами и Китаем. Как же умело нам промывают мозги и кидают вот уже третий раз на протяжении одного века. Я просто восхищен! Нет, я привезу тебе книгу. Вот такая тоненькая, а переворачивает мировоззрение!
– Надо же!
– Да не надо же, а пипец всему!
– Интересные вещи говоришь, а сам на англосаксонской машине рассекаешь! – завистливо усмехнулся я. – Небось, и стикер есть: “Спасибо деду за победу”?
– Узнаю самого себя прежнего… Я тебе больше скажу: мне прочистили мозги и по поводу роли Сталина, – вдруг прошептал он. – Молчи! Мы – козлы. Нас отучили любить даже свою Родину, единственное, что у нас есть! Надо уважать свое правительство, помогать ему.
– Рейтинги, типа, подсчитывать? – Мне физически стало плохо.
Я ждал, что он сейчас скажет что-то, типа, гуляй, Вася, жуй опилки.
– Хороший ты парень, Вась, а в будке сгниешь в расцвете сил. Подумай хотя бы над этим. Время у тебя еще есть.
– Спасибо.
– Кстати. – Он остановился на пороге. – Ты смотрел фильм “Статский советник”?
Я засмеялся.
– Короче, – нахмурился он. – Там был князь Пожарский, обер-полицмейстер, а он, якобы сам, тайно создавал террористические группы. Но у него была одна вещь, которая три раза спасала ему жизнь. Знаешь какая?
– Жискар…
– Это британская система с выскакивающим из рукава пистолетом… Вот так писатели проговариваются, когда не понимают, о чем говорят.
– Вот мы и поговорили за кино.
– Ради этого не жалко жизнь отдать, понимаешь?! – Он закурил с какими-то киношно-фронтовыми ухватками. – Там – мировой центр зла! А мы для них – орки! Ну реально меня колбасит!
Уходил другой Жискар, уже не тот маленький лысый мальчик с удочкой и пустым садком. Это был серьезный мужчина, наконец выплывший на свою цель, которая будет теперь выстраивать всю его жизнь.
Эту книгу, на той же машине, завез его сменщик. И она действительно пошатнула мое сознание, сорок лет мудаку. Это все было ужасно похоже на правду. И все-таки я не поверил до конца. Иначе незачем было жить. Мы все проиграли, если живем в безбожном мире, где абсолютно всё устраивается не очень чистоплотными человеческими руками. Я догадываюсь, как наши тайные мировые правители успокаивают и оправдывают себя – они, наверное, считают, что не имеют прямого отношения к революциям и мировым войнам, к уничтожению государств и народов, к подрывам домов и захвату детей – все это как бы часть глобального планетарного проекта; они как бы сподручные бога, убивающего миллионы людей землетрясениями, потопами и прочими катаклизмами.
Многие знакомые, которым я рассказывал о фактах из книги, искренне удивлялись: Вась, прости, конечно, а ты что же, этого не знал?
Все возможно. Есть такая великая правда и подозрения настолько страшные, что до них и дела никому нет.
Все знали, что у него больная поджелудочная железа. А он пил на износ. Я думаю, мы морально уже приготовились к тому, чтобы однажды услышать: “Знаешь, Генка умер”. Он и звонить перестал уже. Потом начался кризис.
Все так же стучали поезда и мелькали яркие кинокадры окон. Но кино нашей жизни не развивалось. И я все чаще ловил себя на этом уютном желании: найти достойную работу, ходить в супермаркет, а потом смотреть со всей семьей какие-нибудь классные фильмы, смотреть бесконечно, и чтобы ничего больше, ничего.
