из любовниц брата в этом отношении никаких сомнений не вызывала и похвастаться ничем не могла. А вот Стася могла и ещё как хвасталась, ходила, задрав нос, глядишь, и правда, эти молодые ведьмы сговорились и напустили на неё братишку, который всегда был не прочь…
Судья передал Гонорату в распоряжение сторон, но так всем морочил голову, бурчал, рылся в бумажках, встревал и мешал, что у Патриции нашлось время подумать. Не очень основательно, но хоть чуточку. Важно, конечно, какая эта Стася и насколько она всех достала, может, у них и были основания потерять терпение?
Прокурор дорвался-таки, наконец, до дела, но по большому счёту мог и не пыжиться, ни одного толкового вопроса так и не задал. Какая разница, бывала ли Гонората дома у Зажицкой или нет? Что, они там предполагаемый заговор, что ли, устраивали? И с какой такой радости Кайтусь себя полным дебилом выставлял?
Защитник оказался получше, но тоже не орёл.
— А вы вообще-то поверили в это изнасилование? — мягко спросил он.
Гонората проявила твёрдость.
— Не поверила. Поведение Руцкой свидетельствовало о том, что она сама этого хотела.
— А когда на даче Руцкая вышла из такси, она удивилась или, возможно, испугалась?
— Она была очень довольна.
— А с кем она шла?
— С Лёликом. Я шла впереди вместе с Павловской.
— А в такси где сидела?
— Позади, между братом и Павловской.
— А кто расплачивался и дорогу водителю показывал?
— Я, — призналась Гонората без малейшего колебания и совершенно равнодушно.
— Руцкая вышла из такси по собственной воле? Без возражений?
— Нормально вышла.
— А может, её силой тащили?
— Нет, шофёр бы заметил.
Тут Патриция поняла на первый взгляд малозначительное замечание Лёлика, что он таксиста не искал и речи быть не может о склонении того к даче ложных показаний. А также издевательский смех господина прокурора. Вот чёрт, ей лучше надо было подготовиться!
— Кто отпирал калитку? — гнул своё адвокат.
— Я. Ключ был у меня. Я его у отца в кармане взяла.
— А кто запирал?
— Никто. Я не запирала, а брат не мог, ведь у него ключа не было. Я его с собой забрала.
— А Руцкая не кричала вам вслед, что хочет вернуться?
— Нет, она нас поблагодарила…
Адвокат закончил свои изыскания, но не успел столь же вежливо поблагодарить, поскольку Высокий Суд громогласно проревел перерыв на обед.
По непонятной причине благодушное настроение Кайтуся почти полностью улетучилось и сменилось сердитой озабоченностью.
— Дешёвый безобразный спектакль, — неохотно ответил он на вопрос Патриции, предварительно заказав в самом шикарном городском ресторане обед, который трудно испоганить. Простой, прямо-таки национальный по форме и содержанию: селёдочку в масле и свиную отбивную с капустой. — Зря их всех так натаскали, не будь судья таким тупицей, ты бы выиграла пари.
— По-моему, у меня есть шанс и с тупицей. Да, грамм пятьдесят выпью… Ну ладно, сто. Только, чтобы водка была холодная. Это ты про какой спектакль говоришь? Пока я только твой видела, скорее, неудачный и вполне себе безобразный.
Кайтусь так удивился, что даже забыл про свою заботу.
— Мой? Я же ничего не говорил!
Принимая во внимание, что алкоголь и закуска обычно появлялись на столе очень быстро, а Кайтусь был в этом ресторане не впервые, Патриция могла себе позволить понюхать селёдочку и пощупать рюмку, прежде чем приступить к беседе.
— Свежая, годится… Здрасьте вам, а нравоучительное выступление?
— Какое нравоучительное выступление?
— Жаль, что в суде нет кинооператора. Ты бы мог полюбоваться на то благородное возмущение, на то отвращение, что появилось на лице почтеннейшего господина прокурора, когда он услышал о сожительстве Климчака с двумя дамами одновременно! А сам почтеннейший господин прокурор, что? Никогда в жизни? И как только такого гром не разразит! Не боишься?
Кайтусь моментально парировал:
— Если бы громы были столь бдительны, обнаружилась бы резкая нехватка работников правосудия. И вообще, это вовсе не спектакль, а необходимость публичного осуждения аморального образа жизни.
— Господи! — простонала Патриция и поспешно схватила рюмку. — По мне так это самый что ни на есть отвратительный спектакль, но ты, похоже, имел в виду нечто иное?
Кайтусь, несмотря на полученное маленькое удовольствие, от своих проблем не избавился и счёл необходимым показать свою озабоченность.
— Достали уже этими письменными доносами. Судья совсем в макулатуре утонул, завалили его письмами заинтересованные лица, чтоб им пусто было. Тут и одной Зажицкой хватило бы, так ещё и Гонората подключилась, поносит Зажицкую на чём свет, и Кличмак туда же, на её счёт прохаживается, а ещё письмо о трёх таксистах, якобы найденных и подговорённых, понятное дело, за деньги дать ложные показания, плюс донос на брата…
— Какого брата?
— Брата Климчака. Якобы гонялся за теми таксистами с преступными намерениями.
— А что, в самом деле гонялся?
— Может, и все гонялись, но нашли только одного, который ничего не помнит и в свидетели идти не желает. Это, конечно, не доказательство, но всё равно говорит не в пользу обвиняемого.
— Погоди, а откуда они вообще эта такси брали прямо по первому требованию? Павловская выходит и, пожалуйста, тут как тут. Лёлик за городом ловит тачку, почитай, в полночь. Тебе это странным не кажется? Плоцк просто забит такси! Или им так везёт?
Кайтусю это тоже показалось странным, он в своё время покопался в загадке и теперь мог Патриции дать необходимые пояснения, ничего не выдумывая. Он и сам удивился, какое почувствовал облегчение.
— Я тут порасспрашивал чуток…
— И что?
— В городе, и правда, обычное везение бывает. А что касаемо дачи, так там за городом как раз рядышком таксопарк, мастерские, гаражи и всякое такое. Они туда на ночь возвращаются или на пересменку. В полночь там поймать такси — раз плюнуть. Прошли пару шагов по улице, и готово.
— Вижу, что на защиту Стаси целое войско поднялось… — съязвила, не сдержавшись, Патриция. — Рыцарь на рыцаре едет и рыцарем погоняет. Какие, однако, у этой оскорблённой невинности запросы!
— Плевал я на её невинность, здесь не в этом дело, — неожиданно откровенно заявил огорчённый Кайтусь. — Климчак должен сидеть, а иначе вся милиция Плоцка вместе с прокуратурой сама в лужу сядет. А уж где я, как надзирающий за прокуратурой, после такого провала приземлюсь, лучше и не думать.
Патриция предпочла воздержаться от высказывания своего мнения, что она думает о всевозможных органах власти вообще и о Кайтусе в частности, поскольку официантка принесла новые блюда. Пока она пережидала, ей стало даже немного жаль молодого прокурора, но затем вспомнилось, с какой лёгкостью даётся этому подлецу любая ложь в отличие от правды, которую из него клещами не вытянешь. А виденная ею под лестницей репетиция очередного спектакля с участием разнесчастной Стаси? И жалость была задушена в зародыше. А убеждение в невиновности обвиняемого только укрепилось.
— В случае чего подаст апелляцию, — заявила она. — Основания уже сейчас видны невооружённым
