взглядом, судья постарался.
— То-то и оно, — признал вконец расстроенный Кайтусь. — Что с этого старого хрыча возьмёшь, не будь он таким идиотом…
— Не приговорил бы Климчака.
— На основании тех показаний, что мы слышали, никто бы не приговорил. Подождём показаний жертвы…
— Погоди, погоди… — До Патриции только сейчас дошло, что тут всё как-то шиворот-навыворот, и она резко оборвала Кайтуся: — Что здесь происходит? Ведь обычно сначала заслушивают свидетелей обвинения, прокурор обвиняет, его свидетели подтверждают, а только потом за дело берётся защита. Почему же сейчас наоборот? Всё время выступают свидетели защиты: Климчак, Гонората…
— Гонората — тоже обвиняемая, — напомнил Кайтусь.
— Что-то незаметно. Да и ты этого не поддержишь, правда? А где обвинение?
Приступ искренности у Кайтуся уже прошёл, и он вернулся в своё нормальное состояние. Теперь у него было такое ангельское выражение лица, будто на его тарелке возлежала райская амброзия, а не зауряднейшая отбивная, уже наполовину съеденная.
— Свидетели защиты… ну, сначала жертва… а те могут и подождать. Мелкое упущение… А у судьи, исходя из его почтенного возраста, могут быть проблемы с памятью…
Патриция от возмущения не знала, что и подумать.
Процесс возобновился.
Без коварного Кайтуся тут явно не обошлось, так как судья упорно жертвы не вызывал, а воспылал желанием заслушать некоего Точека или Точака, из бухтения для протокола следовало, что старому маразматику оба варианта фамилии одинаково милы. В зал ввели молодого человека, даже симпатичного, и просто удивительно, что в сопровождении милиционера. Последний особой бдительности не проявлял, из чего следовало, что свидетель не представляет опасности для окружающих и не склонен к побегу.
Судья вступительными церемониями не заморачивался:
— Что свидетелю известно по делу? — недоброжелательно буркнул он.
Свидетель, вне всякого сомнения, получил чёткие инструкции и сразу начал, как учили:
— Мне известно следующее: я в тот день вернулся домой, у меня собака такая большая, пошёл с ней гулять и видел, как у дома сорок три остановилась тачка, из которой вылезла Руцкая, там аккурат внутри свет зажёгся, в тачке, и она с Климчаком прощалась, я его узнал. Он высунулся, она его поцеловала, сказала: «Пока, Лёлик» и пошла в подъезд.
Судья терпеливо слушал и не прерывал.
— Вы с Руцкой знакомы?
— С детства, росли вместе.
— Который был час?
— Около двадцати четырёх.
Это судье не понравилось.
— Поздновато вы собаку выгуливаете! — сделал он выговор.
— Припозднился я в тот день, — принялся оправдываться свидетель, приняв покаянный вид. — А псина не гулянная…
— Откуда вы знаете Климчака?
— Сидели вместе в одной камере.
Прокурор включился в допрос, воспользовавшись очередным приступом судейского бормотания.
— Вы обсуждали это дело сразу, как Климчака посадили?
— Нет.
— А когда?
— В конце января, где-то так.
— Значит, в январе Климчак узнал от вас, что вы его видели. У меня вопрос к обвиняемому.
Климчак встал. Судья не вмешивался.
— Обвиняемый, вы требовали вызвать свидетеля Орлика?
— Именно. Я обращался с письменным ходатайством, поскольку он знает водителя такси…
Судья не замедлил встрять с путаным заявлением, что ходатайство отклонено по каким-то непонятным причинам. Патриции не составило труда догадаться, что обвинение беспардонным образом участвует в тех самым им критикуемых махинациях, которые оно называло спектаклем, поскольку принялось вникать в какие-то другие ходатайства Климчака, чем спровоцировало его жалобу в адрес прокуратуры. По мнению подсудимого, к нему отнеслись явно предвзято, игнорировали его свидетелей, в том числе того самого Орлика, который знал таксиста. Похоже, он сказал правду, поскольку Кайтусь быстро сменил тему и предпочёл вернуться к Точаку.
— Вы стояли далеко от такси?
— Метрах в трёх.
— Какая это была машина?
— Светлая «Варшава».
— Старая «Варшава» или новая?
— Не помню.
Невинный тон вопросов тут же сменился кровожадной иронией:
— Лицо Климчака вы разглядели, а как выглядит машина, не заметили, очень странно…
Патриции удалось сдержаться и слишком громко своих эмоций не выражать. Ограничилась тихим шипением в брошку. Ну, ясно, что Кайтусь строил из себя такого грандиозного кретина, чтобы не отставать от судьи, но, похоже, перестарался. Будь у адвоката хоть капля энергии, он камня на камне не оставил бы от подобного идиотизма. Какой же молодой парень, хоть с собакой, хоть без, пялился бы на самое заурядное в стране авто, если у него под носом целуется знакомая пара? Скорее всего, он вообще не заметил, на чём они приехали. Климчак в СИЗО рассказал ему о светлой «Варшаве», а новая она была или старая и сам, небось, не обратил внимания. Только полный дебил мог радоваться, что подловил, видите ли, свидетеля! Достижение, нечего сказать!
Журналистка не отказала себе в удовольствии и шепнула в брошку:
— Климчака он знает лично, а такси видел в первый раз…
Нет, придётся с этим Кайтусем раззнакомиться, просто стыдно иметь рядом нечто подобное. Пригвоздил свидетеля и ждёт лаврового венка, не иначе. Из сушёного лаврового листа — в самый раз будет… Недоумком он, конечно, только прикидывается, но кто или что его заставляет?
Защитник не реагировал, что, принимая во внимание всю эту пародию, было даже не удивительно. Замороченная свалившимися на неё проблемами и проблемками Патриция на некоторое время отвлеклась, а когда спохватилась, на месте свидетеля уже стоял Шимон Климчак, брат Лёлика, тот самый, что, по слухам, гонялся за таксистами и одного таки догнал.
— Так он их возил или не возил? — яростно прорычал судья.
— Сказал, что если бы их увидел, то, может быть, и вспомнил бы, а просто так, это извините. Много всяких разных возит.
К допросу неожиданно подключился защитник. Патриция даже не заметила, когда он попросил слова и когда судья ему это слово дал. Зато заметила, что на адвоката Кайтусь соблаговолил обратить внимание, судья у него такой чести не удостаивался.
— А вы случайно не спрашивали этого водителя о такой вещи… — начал защитник деликатно. — Может, ему приходилось везти молодых людей? В конце поездки девушка не захотела выходить, и парень её силой вытаскивал? Такое обычно запоминается. Спрашивали?
— Даже спрашивать не пришлось, — без малейшего колебания ответил свидетель. — Сам рассказал, точно так, как вы, пан болтун… то есть доктор… в смысле…
Он жутко смутился. Адвокат же ничуть не удивился и даже не обиделся.
— Ничего страшного, бывает. Мне эта блатная феня знакома. Доктор, он же врач, а также болтун, в суде так говорить не принято, можете называть меня просто «господин адвокат». Продолжайте, пожалуйста.
