— Я не… того… — принялся оправдываться окончательно растерявшийся свидетель, — в смысле… не приходилось… не судим я…
— Всё ещё впереди, — ласково вставил прокурор.
— А то! — подтвердил оживившийся судья.
Вышло это у них на редкость дружно, но защиту им сбить с панталыку не удалось, довоенный адвокат, похоже, и не такое видал в своей практике. Он всё так же вежливо разблокировал свидетеля:
— Значит, он того… говорил, когда мы с ним балакали, что всякие происшествия и чудные случаи бывают, они-то и запоминаются, а обычное — нет. Года два тому, рассказывал: один тип деваху силком тащил, но это не здесь, не в городе, было, а чуток подальше, где поворот на Варшаву, с той стороны. А ещё помнит, как тётка одного типа вытягивала, сильно поддатого, мужа своего. Так водила даже помог, она попросила, а он, муж то есть, всё хотел Колобжег брать. С какой радости именно Колобжег, он не знает, но из-за Колобжега как раз и запомнил. А больше ничего такого не помнит.
Даже судья заинтересовался штурмом Колобжега по пьяни и слушал внимательно. Брат Климчака так разошёлся, что обязательно выложил бы всё, что знал. Да и на пройдоху он не походил. Фальшивыми показаниями тут и не пахло.
Свидетеля отпустили с миром, а у судейского стола состоялась непродолжительная ворчливая конференция с участием обоих народных заседателей, обвинителя и защитника. Все посматривали на часы, и Патриция догадалась. Что они сейчас сделают, не известно, но Стасю явно собираются отложить на завтра, поскольку предвидятся обширные показания, а теперь уже начало седьмого, ночь на носу.
Договорились. Патриция предполагала Зажицкую, в конце концов, это свидетель обвинения, более того, на её показаниях всё дело, можно сказать, строится. С юридической точки зрения следовало её заслушать. А вот и нет, не Зажицкая, а Павловская.
Патриция разглядывала её с большим интересом. Девушка высокая, крепко сколоченная, постарше Гонораты, чуть расплывшаяся, но в себе уверенная, спокойная и даже нагловатая. Никакой приблатнённости, всё в норме, серый костюм, белая блузка, туфельки на каблуках, грубоваты, но видно, на комиссионку денег не хватило, пришлось довольствоваться отечественными.
— Как давно вы знакомы с Гоноратой? — на удивление вежливо поинтересовался судья.
Павловская отвечала тоже вежливо. Деловито. Без эмоций.
— Мы вместе учились в школе.
— Как часто вы бывали у неё дома?
— Очень редко. Я работаю, мне некогда.
— А когда вы не работали?
— Тогда бывала чаще.
Патриции стало любопытно, как долго свидетельница выдержит эту тягомотину, прежде чем сорвётся и ляпнет что-нибудь неожиданное. Похоже, судья считал свои дурацкие вопросы о визитах Павловской к Гонорате ловким способом вывести свидетельницу на чистую воду и собирался вырвать у неё, таким образом, страшную тайну об их гнусных замыслах. На кой ляд ему такая информация? Павловская могла хоть ночевать у Гонораты, что с того? Какое это имеет отношение к Стасе?
Судья перестал валять дурака.
— При каких обстоятельствах вы встретились с Руцкой?
— Мы встретили её на Коллегиальной.
— И что она сказала?
— «Здравствуйте, я ваша тётя», — фыркнула Патриция себе под нос, но брошка сработала, и Кайтусь взглянул на журналистку с осуждением.
— Ничего особенного. Просто сказала, что хочет встретиться с Климчаком. Гонората спросила, что она такая смурная. А та спрашивала, правда ли, что Климчак женится.
— Домой вы вернулись в котором часу?
— Около восьми.
— Зачем вы говорили Руцкой, что пойдёте домой?
Павловская отлично понимала, с какой целью судья об этом спрашивает, и легко смирилась с его манерой ужимать время.
— Потому что она сказала, что хочет увидеться с Климчаком.
— Был какой разговор дома?
— Не помню.
— А водку пили?
— Это была моя водка, — заявила свидетельница с полнейшим равнодушием.
— Много её было?
— Четвертинка в графинчике и пол-литра в бутылке.
Ну наконец-то графинчик! Значит, он старому пню не приснился…
— А откуда там взялась ваша водка?
— Это же моё торжество.
Из чего следовало догадаться, что пресловутую водку она купила лично и принесла ещё раньше. Судья и не пытался притворяться, что отлично об этом знал. Процесс, пся крев…
— Какое торжество?
Теперь Павловской следовало ответить: «Интимное», и Патриция с нетерпением ожидала, отреагирует Высокий Суд, в конце концов, на эту интимность или нет? Но Павловская обманула её ожидания:
— Я получила повышение и премию, — объяснила она самым заурядным образом.
Судье служебные успехи свидетельницы были до лампочки.
— Сколько вы выпили до прихода Климчака?
— По рюмке.
— Пришёл Климчак, и что?
— Руцкая предложила, чтобы он с ней выпил. Сначала он не хотел, а потом выпил. Он пошёл на кухню, а мы — на балкон.
— Кто был в кухне?
— Его невеста и родители.
— Почему невеста не входила в комнату?
— Они с Гоноратой не ладят.
— Кто перенёс водку на балкон?
— Руцкая.
— А вы что переносили?
— Рюмки.
Поскольку Патриции не было нужды записывать, могла подумать. Кайтусь прав, сплошной дурной спектакль да глупое враньё, преувеличивающее Стасино пьянство. Раньше тяги к алкоголю за ней никто не замечал, а теперь ни с того ни с сего в чужом доме принялась носиться с бутылкой водки! Только что к груди её не прижимала! А раз так себя ведёт, значит, и на прочие гадости способна. Впилась в эту водку, значит, и в парня тоже, и не Лёлик изнасиловал Стасю, а она его, вцепилась и склонила к разврату! Мура собачья…
Судье мыслительный процесс был явно чужд.
— А Климчак был на балконе?
— Выходил несколько раз.
— И выпивал?
— Руцкая сама ему наливала.
Патриции вдруг сделалось жутко любопытно, какая же эта Руцкая? А ведь чем чёрт не шутит, может, и подсудимый, и эти девицы говорят правду? Может, ей, и в самом деле, крышу снесло, и проснулись в ней ранее глубоко скрытые страсти, нашла своего принца и взялась его соблазнять, уж как умела. Девчонка неопытная, думала, что так будет лучше всего? А вместо восхищения вызвала отвращение…
Лёгкое отвращение демонстрировала и Павловская.
— Повисла у него на шее и заявила, что он может с ней красть коней…
Тронулись они все с этими лошадьми, что ли? Патриция неожиданно вспомнила, что неподалёку, в
