— Назовусь себе обыкновенно, Пендзяком, — вещал Гутюша слегка охрипшим голосом. — А потом поглядим, что менты сделают. Сглазили меня или морок какой, почему это сплошные трупы да мертвецы на жизненном пути?..
— Так ты сам пожелал, — напомнила я.
— Вовсе не пожелал. Подумал, вдруг он ещё жив. Там труб навалом, хряпнулся позвоночником, и пополам. Кабы кто специально такое вычислял, хрен бы ему удалось, а, кстати, саквояжик-то тот прихватил… Неплохо придумали, нам и в голову не пришло, да откуда ж знать, что пузан живёт в таком комфорте — для мокрухи лучше не придумаешь! Бесполезно и комбинировать, каким манером разделают друг друга, сами лучше нас знают…
— Не так уж долго мы возились с этими загадками-разгадками, — возразила я. — Одним исполнителем меньше…
На шестой раз после объезда я остановилась на порядочной дистанции, и все представление мы видели издалека. К счастью, в машине всегда вожу бинокль. Полиция сделала, что надо: труп извлекли из ямы и увезли в морг. На нас, конечно же, никто не обратил внимания.
— Завтра, то есть сегодня утром, поехать не удастся, — сказала я по дороге домой. — Мне просто необходимо выспаться, не знаю, как тебе. Расспроси своих приятелей, начнут расследование или опять подведут под несчастный случай.
— Ну, ты даёшь! — изумился Гутюша. — Ты ещё сомневаешься или как? Бац в яму — ясно, случайность, головой отвечаю, место — золото! Этот поделец свидетельствовать не пойдёт, а мне сдаётся, он у них, ненаглядный, на мокрой работе. И Крыса. Об этом пузатом павиане никто ничего ведать не ведает, я с ним на собрание не пойду и тебе не советую, он скумекает одно, мы его, дескать, шантажнуть хотим, а уж коль один раз ему так здорово подфартило, разохотится вполне ещё разок свою методу применить… Интересно, сейчас небось продолжает со страху трястись. Гвоздями, поди, свою берлогу заколотит для сохранности?..
— Ладно, подумаем. Послезавтра. Поедем, времени пропасть будет…
Наносить визит в соседнюю квартиру уже сделалось у меня привычкой. Януш не спал и ждал меня. Рассказала ему про все и потребовала прокомментировать.
— Потеря одного исполнителя для них не такое уж больше горе, — расхолодил он меня. — Случись нужда, найдут других. Правда, этот принадлежит к банде, потому был удобнее… Желаешь выступить свидетелем?
Я возмутилась.
— Да ты что! Ни за какие коврижки!
— В таком случае ещё один нулевой результат, ещё одно прекращённое дело. Лично меня это не касается, а Козловскому не желаю ничего плохого. Но правду сообщу — обязан.
— Сообщай. А я тебя предупреждаю, от всего отопрусь, Гутюша тоже.
— Да нет, я имел в виду неофициальный разговор с глазу на глаз. Никаких показаний, никаких магнитофонных записей, никаких подписей. Сомневаюсь, чтобы кто-либо привлёк убийцу, бесспорно действовал в целях самозащиты, возможна даже другая версия: пострадавший сам свалился в яму. Скажем, Козловский хотел бежать, вскочил, споткнулся о доски, а нападавший в тот момент замахнулся…
С энтузиазмом я подтвердила, что так оно и случилось. В мгновение ока поверила в предложенную версию и сразу решила скорректировать ошибочные Гутюшины взгляды. Поскольку мы стояли вместе, то должны были видеть одну и ту же картину.
— Так сложилось, что я в курсе, кто зависит от этих кровососов, — задумчиво продолжал Януш. — Зависимый тип, возможно, и поступал бы как порядочный человек, да уж очень дорого это обходится. Пока что нет никакой надежды. Клика развалится ещё не скоро: трещины хоть и возникают, но цементируются с большим талантом. Весьма ловко создали замкнутый круг, держат в руках как раз тех, кто мог бы их выдать, потому и никакое расследование невозможно… Чем ты намереваешься заняться?
— Пойти спать, — раздражённо объявила я. — Меня клонило в сон уже три часа назад. Сегодняшний день весь псу под хвост!
— А завтра? — Сам догадываешься, зачем мне ещё тебе докладывать. Еду к лесничему за списком Пломбира. Вдруг пригодится!
Януш не протестовал, меня даже удивило. По-видимому, поездка в лесничество не опасна. Это было правдоподобно — о списке. Пломбире и лесничем, кроме нас, никто не знает…
Насчёт жилища лесничего не хотелось никого спрашивать, а потому дорогу я нашла после долгих блужданий, правда, ещё до полудня. Гутюша упорно и нетерпеливо донимал, по каким признакам ищу дорогу.
— Была здесь в прошлом году весной, — объяснила я в конце концов. — Нет, не в прошлом… Хотя, именно в прошлом. С приятельницей. Жарища, солнце пекло, а ей вздумалось ловить рыбу, только не спиннингом, а удочкой, вот мы и отправились на озеро.
— Так здесь же везде река?
— Ну и что? В реке не клевало. Мы нашли озерко. В озерко с берега выступал помост со скамейкой, правда, уже старый, прогнивший, но держался ещё вполне, только тени не было, а её солнце допекало. Вот она и сидела на лавочке под зонтиком — удочка в одной руке, зонт — в другой, а когда наконец поймала рыбу, пришлось ловить зонтик. Я же бродила по мелководью в купальнике, искала ей наживку, потом отправилась в лес и наткнулась на такие брусничники, что мне плохо стало. Это дурость — ездить в такие места в неурочный сезон, когда брусники ещё нету! Но дело в другом. Пришли двое, лесная служба, один постарше, другой моложе, тот, что постарше, очень мило сообщил нам, что мы нарушили закон, нас следует прогнать, да ещё оштрафовать.
— Почему?
— Во-первых, нельзя на машине въезжать в лес, даже метра на три от опушки, а во-вторых, озеро — частное владение и рыбу ловить запрещено. В-третьих, моя приятельница не имеет рыболовного удостоверения, но этой темы мы не успели коснуться толком. Оба разговаривали вежливо, признались, что мы правы — на озере не поставлено объявление, и вообще выглядели так, будто весьма не жаловали владельца.
— А сколько рыб поймала та баба? — прервал Гутюша.
— Одну. Небольшую.
— Ну, владелец не больно-то обеднел. Вряд ли во всем частном озере резвилась одна-единственная рыбья персона. Даже в государственном больше водится.
— Ты прав. Они насчёт штрафа не возникали, поболтали мы вполне по-дружески. Рассказали, где живём, они тоже, откуда, где какие правления, где лесные сторожки и всякое такое, они ещё руками часто махали, показывали, где что. Лесничий помоложе, сорока нет, мало говорил, редко слово-другое вставит, а смотрел так, будто все это ну очень ему смешно. А после случилась ключевая сцена…
Я вовсе не намеревалась сделать эффектную паузу, прервалась, чтобы закурить, Гутюша тут же вспылил. — Уж и не понимаю, ты нарочно, что ли, мне досадишь… Ну досаждаешь… Я слушаю, прямо как угорелый пузырь, а ты прерываешь передачу!..
Я так и сяк вертела, пытаясь понять, с чего разозлился. Употребил совершённый вид глагола «досаждать», но при чем тут «угорелый пузырь», может, воздушный шарик, надутый до последнего и готовый лопнуть, а пузырь появился по ассоциации с рыбой?.. Ну, прервать передачу — это ясно.
— Вовсе не досаждаю, слушай дальше. Из-за машины — мы въехали в лес — зашёл разговор о возрасте леса, нельзя, оказывается, въезжать в очень старый или очень молодой лес… Возраст видно по деревьям, разветвление сосенок поэтажное и так далее. Показали нам. Я пошла с ними, неподалёку, ближе к дороге, росло одно очень приметное дерево, хотела посмотреть. Честно говоря, я и без них хорошо в этом разбираюсь, но делала вид, что ничего не понимаю, дебильность часто весьма полезна в общении. Потом мы попрощались, я услышала, как младший спросил старшего: «Домой?», а старший кивнул; свернули они на своём «джипе» по этой дороге. И поехали в направлении, куда и мы сейчас едем.
— Подсмотреть бы ещё, где свернули на последней развилке, — вздохнул Гутюша. — Есть хочу. Найти бы его до ночи!
Нам повезло, на выбранном направлении стояла только одна сторожка, и мы таки туда попали. Я не стопроцентно уверена, что именно та самая, но решилась расспросить.
