Да уж, зрелище эстетичным не назовёшь. Я спросила все-таки:
— А ты как, за ноги?..
— А как ещё?.. — проклацал Гутюша. — Само так получилось, все руки сами сделали, человек глуп, придурок я или что… Руки, не разум, а руки, говорю тебе…
Я поняла. Руки его сами вытащили утопающего. А потом его разум запротестовал и восторжествовал в конце концов над конечностями, ведь двоих оставил там, где упали. Все правильно, по-моему, там им всем и место…
— Я засвидетельствую, что ты брякнулся в обморок, — известила я Гутюшу. — Будь добр, не перечь. Давай осмотрим лесничего.
— Этот кто-то.., тот, кто бросил…
— Никого не было, — прервала я его требовательно. — Они сами перестрелялись, лесничий хотел их разоружить и тоже своё получил, потерял сознание и тоже ничего не видел. Ты лесничим занимался, а этих в воде увидел гораздо позже — кусты заслоняли.
— А этот?..
— Вот именно, увидел его, бросился спасать, но увидел других и — в обморок. Я тебя привела в чувство, все прочее тебя не касается.
Гутюша перестал сипеть, лязгать и хрипеть. Помолчал весьма основательно, после чего его высококачественный ум начал работать.
— А ты хоть раз в жизни падала в обморок?
— Насколько помню, четыре раза, включая период раннего детства. А что?
— А я в этом деле профан. Расскажи. Я рассказала про самочувствие при потере сознания. Лесничий тем временем застонал громче и зашевелился. Я отошла подальше от места битвы, спустилась к озеру в другом месте, зачерпнула пригоршней воды и плеснула ему в лицо. Несмотря на возможный процент планктона, бактерийной фауны и прочего, вода была довольно чистая, коль в озере жила рыба. При оказии рассмотрела лесничего. Все сходилось, этот, более молодой, сопровождал старшего, когда они нас застукали за ловлей рыбы. Левое ухо несколько отличалось от правого. Сверху оно явно было надкушено…
Гутюша оклемался окончательно и достал из кармана фляжку.
— Подержи-ка парня, волью ему глоток. Первая винтовая пробка почти вся расплескалась, вторую лесничий выпил и даже не поперхнулся. Попытался сесть, застонал, глубоко вздохнул и повторил попытку. Посмотрел на нас, сперва мутными глазами, затем сознательно и с вниманием.
— Что случилось?.. — прошептал едва слышно.
Гутюша двумя очередными пробками подкрепился сам, третьей снова угостил лесничего, а затем удовлетворил его любопытство.
— Мы к вам насчёт поэзии. Не сейчас, конечно, когда вернётесь домой…
Выражение физиономии лесничего превзошло все, что довелось мне в жизни наблюдать. Лежащий в лесу, тяжело избитый человек вдруг узнает, что привели его в сознание субъекты, прибывшие насчёт поэзии, о коей он никогда, верно, и не слышал. Я не сумела овладеть собой, шальным галопом умчалась подальше, чтоб меня не услышали, истерически взвыла, уткнувшись в мох, ревела и хохотала так, что ребра заболели. Все никак не могла успокоиться. Старалась вспомнить какое-нибудь трагическое событие, все напрасно. Муравьи ползали по мне беспрепятственно.
Когда я вернулась, уже способная симулировать насморк и кашель, оба сидели под елью в превосходных дружеских отношениях.
— Вы лежали здесь, а я, кажется, чуть подальше, — вещал Гутюша. — Моя приятельница прибежала и привела меня в сознание. Что тут случилось, вопрос не для меня, а вы, по всему видно, возжелали на это ристалище броситься на щите…
Гутюша уже ловко манипулировал нашей версией, я начала переводить. Лесничий умственно вполне владел собой — не по голове получил, сориентировался в ситуации мгновенно и с жаром поддержал Гутюшу. Передёрнулся, правда, когда поднялся на ноги, и посмотрел на озеро туда, где был мосточек, но, по-видимому, возобладало чувство облегчения. И не в нем одном…
События Гутюша подытожил во время возвращения в Варшаву, с удовольствием вспоминая только что пережитое.
— Концерт экстракласс. Никакая сила нас не уличит, а лесничий — крепко сбитый гарнитур, гляди-ка, не похож, а ухо то самое. Первое primo, в поэзию уверовал, как в Господа Бога, а тебе я бы за идею Нобелевскую сразу отвалил или какое-нибудь биеналле…
— Не все как ты…
— Говоря откровенно, никто, а ведь все до единого могли притворяться и молчать, хоть Швейцарские Альпы изображать! А второе primo, я и сам могу голову под пень сунуть — фактически он попытался помирить тех методом мягкого убеждения с использованием рукоприкладного аргумента, ему врезали, последнюю часть фильма он не видел. А который этот маленький сопляк пропавший? — Я сразу же угадала, и правильно. Это девочка, которая играла машинками в углу и тарахтела.
— Что ты говоришь, а как узнала?
— У меня двое сыновей. Один постоянно тарахтел. Нет, он умел и говорить, просто обожал машины. А тарахтящей девочки ещё никто на свете не видывал.
— И ведь догадались перерядить её, мысль экстра-прима! А эти за ней явились? То есть за ним?
— Лесничий говорит да. Я перекинулась с ним парой слов с глазу на глаз. За ребёнком приехали.
— Избивать его начали, когда упёрся, мол, о каком мальчике речь, ему невдомёк, а они сразу усекли, что сами во всей этой ораве ни в жизнь не разберутся, а может, и времени мало было. Интересно, как пронюхали, ведь ещё до нас явились, а не за нами. Мы-то сами толком не знали, как доберёмся, а они откуда?
На мгновение я запуталась в Гутюшиных рассуждениях, но все распуталось само собой. Я тоже задумалась, откуда они доискались, где мальчик, ведь приехали специально за ним, об этом мне успел сказать лесничий. Мы про мальчика слыхом не слыхали, ехали за списком Пломбира. Доверила она список тому человеку, который и маленького Сушко принял — вот так и исполнилось благочестивое желание Гутюши, случай, а то и высший промысел?..
— И спросить не у кого, со всеми покончено отрицательно, — продолжал Гутюша с некоторым недовольством. — А хорошо бы уразуметь. И менты, любопытственно, за кем ехали, за нами или за ними? Ты как, предчувствовала, что нам на шею свалятся, нет?
— Предчувствие не предчувствие, но опасалась. А что?
— Так ты этот конверт со списком вырвала у лесничего прямо в броске. Номер на конверте чертовски длинный, надо же, запомнила?..
— Гутюша, мой первый номер телефона помню отчётливо и по сей день, а Пломбира видела на улице четвёртого сентября прошлого года.
— Правильно. А откуда менты все-таки?
Господа из Главного управления, сопровождаемые представителями местных властей, появились через четверть часа после окончания спектакля и взяли инициативу в свои руки. Я поспешила со списком, поскольку предполагала такой поворот событий — очень уж легко Януш согласился на мой индивидуальный выезд на природу… Подозревала я и Гутюшу, он, со своей стороны, мог кое-кому проговориться насчёт этого дела и связанных с ним перспектив.
— А ты, часом, своим приятелям пару слов не подбросил? — откровенно спросила я.
— О конверте и о Пломбире ни одного! — поклялся Гутюша. — А вообще-то они уже ориентировались получше меня!
— Так чего удивляешься?
— Да я не дивлюсь, а думаю. Смотри ты, а носки другие были… Ох, хотелось бы усечь, каким манером они друг дружку отоварили, я даже рыдать не стану, на такие трупики и посмотреть приятно, только пусть начхаю я на себя, если понимаю, как все случилось. Лесничий — нет, о не из таковских, сам лежал бы там мордой в озере, а всех этих детишек сиротинками оставил. Богом клянусь, кто-то ещё там был и тихой такой сапой, я-то лез напролом, слышно издалека, видно издалека…
— Запомни, Гутюша, — сухо прервала я. — Никого больше не было, конец и точка. На мой взгляд, тот, кого не было, с финкой пошёл с ходу… Свихнулся сгоряча, чему я вовсе не удивляюсь.
