Вася испугался и заплакал. Анечка промолчала. Она попыталась зайти в квартиру, но свекровь преградила ей дорогу.
– Неси его обратно! – завизжала мать Виктора, уперев руки в толстые бока. – С ним ты сюда не войдешь. Будешь в подворотне жить, побираться!
– Это моя квартира, – сказала Аня, – это квартира моих покойных родителей.
– Ах так? – позеленела свекровь. – Ну, ты сама напросилась.
На следующий день приехала грузовая машина и Виктор со свекровью вынесли из квартиры все, оставив только голые стены. Не осталось ни холодильника, ни мебели, ни посуды, ни штор. «Родственники» Анечки не поленились даже оббить плитку в ванной, оборвать обои в кухне и поломать плинтусы.
– Ничего, ничего тебе не оставим! – приговаривала свекровь.
Потом мать Вити подошла к детской машинке, которую Анна купила Васе накануне, и изо всех сил наступила на игрушку каблуком сапога.
– Вот вам, – мстительно сказала мать Маросейчука. – Это на Витины деньги было куплено!
Разбросав обломки машинки, свекровь обвела взглядом разгромленную квартиру и скривила лицо в довольной улыбке. На следующий день Витя сообщил Анне, что он с ней разводится… Следующие несколько лет прошли трудно. Вася часто болел, семья из двух человек с трудом сводила концы с концами. Но сын, росший живым, добрым и веселым мальчиком, был для Анны надеждой и отрадой. Она никогда не говорила Васе, что он – приемный, но сегодня ей пришлось это сделать…
Дверь служебного хода ЗАГСа медленно отворилась.
– Заходи! – громким шепотом скомандовал Василий. – Только не слишком топай и свет не зажигай.
Даша юркнула внутрь, дрожа от холода, и оказалась рядом с Юдиным на лестничной площадке. Тут было абсолютно темно и гораздо теплее, чем на улице. Пахло пылью и бюрократизмом.
– Круто, – сказала Даша. – А где у них архив?
– Пока не знаю, – ответил Василий, – будем читать таблички на дверях. Предлагаю начать со второго этажа. К слову, должен предупредить тебя, что мы сейчас совершаем преступление. Разглашать сведения об усыновителях запрещено, взлом госучреждений – тоже дело подсудное. Я люблю свою мать и никогда не стал бы так поступать, будь у меня выбор. Тем более я бы не стал втягивать в это дело тебя.
Они поднялись по старой, выщербленной временем и ногами посетителей лестнице и пошли по коридору, стараясь не шуметь.
– Так это, говоришь, была столовая? – переспросила Гусева.
– Угу, – кивнул Юдин, – в тридцатых годах, видимо, считалось, что быт убивает любовь. Причем любовь всякую – не только к ближнему, но и к коммунизму.
– Раз это бывшая столовая, – сказала Даша, – значит, тут где-то должно быть большое-пребольшое помещение. Место, где стояли столы и проходили трапезы. Я, ожидая тебя снаружи, видела высокие окна с витражами. Думаю, пищу принимали именно там. Лучше места для архива не придумаешь.
– Логично, – кивнул Вася и хлопнул Дашу по плечу: – Молодец, хвалю.
Гусева постепенно согревалась, щеки девушки разгорелись, и ей захотелось спать. Даша потерла глаза и несколько раз широко распахнула и зажмурила веки.
Коридор закончился высокой сводчатой дверью.
– Сейчас посмотрю, нет ли тут сигнализации, – сказал Вася, подсвечивая себе мобильником.
Юдин осмотрел все провода, потом подергал ручку двери и покачал головой.
– Тут обычный замок, – сказал он, вытаскивая из кармана проволочку.
Через несколько секунд дверь распахнулась. Тихо и осторожно ступая по скрипучему полу, Даша и Вася зашли в зал и осмотрелись. Они стояли на узком балкончике, опоясывающем огромный зал на уровне второго этажа. Перила были высокими и неизящными, но в их прямой и безыскусной форме было что-то притягательное. Все пространство внизу было заставлено высокими полками, создававшими причудливый лабиринт. Из окон, украшенных витражами, падал слабый свет луны.
– Пошли, – шепнул Василий девушке, – я думаю, мы будем долго искать нужную папку. Я ведь не знаю своего настоящего имени. Только дату рождения.
– Хорошо было бы, если б дела были упорядочены не по фамилиям, а по датам, – кивнула Даша, свешиваясь с балкончика и глядя вниз. – Впрочем, возможно, так оно и есть.
– Упадешь, – предупредил Юдин. – Тут все очень старое. Пошли лучше вниз.
Проходы между полками были узкими. В нос забивалась пыль. Казалось, сюда уже давно никто не заходил.
– Апхчи! – чихнул Вася, зажимая рот и нос.
Астроном вытащил из кармана маленький фонарик размером не больше батарейки и включил его. Острый луч осветил плотные ряды папок.
– Это шестьдесят пятый год. Нам дальше, – сказал он, включая свет.
Некоторое время молодые люди петляли по архиву, время от времени подсвечивая фонариком корешки папок.
– Семьдесят третий год. Уже теплее, – сказал Василий.
Они прошли еще немного.
– Семьдесят четвертый. Еще ближе, – добавил он несколько минут спустя.
Сердце билось все сильнее и сильнее. Кто он? Как его звали? Кто были его настоящие родители и почему они его бросили? Может, в этом не было их вины? Возможно, они просто умерли?
Юдин тряхнул головой, отгоняя мысли, лезшие ему в голову.
– Семьдесят пятый, – сказал Вася.
Он посветил на корешки. Папок было много, и, конечно, далеко не все из них относились к усыновлениям. Спустя час им показалось, что надежды никакой нет, когда Юдин, подтащивший стремянку, достал с самой верхней полки тоненькую папку.
«Александр Громов, м, восемнадцатое июля тысяча девятьсот семьдесят пятого года», – прочитал Василий, и его сердце забилось. Имя и фамилия были зачеркнуты, сверху было написано: «Василий Юдин». Также виднелись две пометки: «смена ФИО» и «ООиП».
– Вот мое личное дело, – сказал Юдин.
Он спустился на пол. Задержав дыхание, мужчина открыл папку, но она оказалась совершенно пустой. Несколько секунд Юдин ошеломленно разглядывал серый картон, потом закрыл ее.
– Кто-то побывал здесь до нас, – сказал он, – наверху нет пыли. Я заметил это, как только добрался до верха. Документы забрали совсем недавно.
– Зато ты теперь знаешь свое настоящее имя, – сказала Даша. – Мы можем попытаться найти документы в роддоме. Там тоже должен быть архив! Также есть шансы, что в этом районе живет не так уж много Громовых. Это могут оказаться твои родственники! К тому же ООиП – это, видимо, отдел опеки и попечительства. Вряд ли люди, не желающие, чтобы ты узнал правду о своем происхождении, смогли уничтожить все документы без исключения.
– Да, – кивнул Вася. – Надо нанести визит в роддом. Только, пожалуйста, – продолжил он, наклоняясь к самому уху подруги, – не называй меня Александром Громовым.
– Конечно, – кивнула Даша. – Для меня ты – Вася Юдин, и только так.
– Вот, правильно, – кивнул астроном. – А теперь пойдем.
Он сунул папку за пояс, и они пошли назад к лесенке, ведущей на балкон второго этажа.
Было семь утра, но полковник еще не ложился. Вместе с опухшим и засыпавшим на лету Чабрецовым они сидели на кухне у Анны Юдиной и пили черный кофе, запивая его пепси-колой.
«Надо „Бёрна“ купить, – думал Чабрецов, – тогда мы сможем продержаться еще сутки. Но рано или поздно наступит принудительное засыпание».
– В прошлый раз я сказала неправду, – повторила Анна, вытирая слезы, – но у меня были на то основания. Тайну усыновления защищает закон. Но и вы мне соврали. Никакие вы не юристы!
Рязанцев и Чабрецов синхронно продемонстрировали корочки.
– Я так потом и подумала, – сказала Анна, – носом почуяла, что вы из правоохранительных органов. Думала, Вася что-то натворил.
Рязанцев потер ладонями лоб.
– Сегодня ночью он пришел ко мне весь израненный, – сказала мама Васи, и голос ее дрогнул, – он не
