П. Ховард
Кровь тигра
ТРУС
Из дверей салуна вылетела шляпа. Раздался хохот.
Вслед за шляпой под оглушительный рев проследовал тем же путем ее владелец. Поднявшись на ноги, парень подобрал шляпу и отряхнул штаны. Его грустные глаза загорелись ненавистью: на порог вышел Том Коннор.
– Чтоб духу твоего тут не было! – презрительно ухмыльнулся он. – Убирайся отсюда.
– Захочу – и приду.
– И снова от меня получишь!
– Тр-русам в салуне не место! – выкрикнул кто-то, а другой голос поддержал:
– Все его обижа-ают… С виду ковбой, а поджилки трясутся.
– Связываться неохота! – в сердцах проговорил молодой человек. На пороге появилась рыжеволосая девушка.
– Уходи, Робин, видишь, они издеваются.
– Эми, я ведь к вам прихожу. Главное, чтобы вы не смеялись.
Девушка помолчала мгновение, потом с усилием произнесла:
– Я… я и не стану, Робин. Но лучше тебе не ходить сюда.
– А теперь проваливай! – заорал Коннор. – По-моему, Эми тебе ясно сказала, а?
Осмеянный Робин медленно побрел к коновязи. Все видели, как он вскочил на своего Римбоу и ускакал. Коннор и Эми вернулись в салун.
– Том, почему вы все над ним измываетесь? – спросила девушка.
– Потому что трус, но упрямый. Пять раз его предупреждал, чтоб вокруг тебя не увивался. Четыре раза за шиворот выводил. А он опять за свое!
– Сто против одного, – пробурчал пьяный голос, – что парень завтра будет тут как тут…
– Тогда уже врежу как следует! – огрызнулся Коннор.
– Чего-то неладно выходит, – сказал кузнец Грин. – Трусливого трогать доблесть небольшая. Он сдачи не даст и пулю не всадит…
– Тогда пусть дома сидит, – заявил Том.
– А он ко мне приходит, – поддразнила того девушка.
– А ты, стало быть, сердечно ему рада, так что ли?
– Рада не рада, а какого дьявола ты ревнуешь?
– Отвечу в самое ближайшее время, мисс, – со значением произнес Коннор и улыбнулся.
Робин пустил коня в галоп. Горькое отчаянье овладело им, сердце кипело ненавистью и злобой. Трус! Все знают, что он – трус. Но почему, почему так? Почему он не может взяться за оружие, когда обидчик глумится над ним? Почему одно только холодное чувство студит сердце?
Он поглядел на небо, словно испрашивая у далеких сверкающих звезд ответа на свой вопрос. О, как хорошо понимает он, что значит быть трусом, когда кто-то машет кулаками или берется за револьвер!
Понимает – только нет пока имени этому чувству. Вдруг начинают мелькать в памяти смутные, беспорядочные картины: зарево пожара, стрельба, запах гари… кровь, стоны. Что такое, откуда это? Не понять, но тело немеет от страха, душа будто застывает в преддверии чего-то страшного.
Было Робину года четыре, а то и меньше, когда то страшное произошло. Олсен говорит, будто все это фантасмагории. Но именно тогда Робин остался сиротой, и его дядя, Олсен Джеф, взял его к себе. Так он сам рассказывал. Вот откуда те странные картины. И если теперь доходило до стрельбы, начинались угрозы, Робина вдруг оглушали резкие крики, душила пороховая гарь от выстрелов из далекого прошлого. И холодный страх леденил тело. Вот его и прозвали трусом.
Робин влетел в ворота бедной фермы старого Олсена Джефа, привязал Римбоу и быстро взбежал по лестнице к себе в комнату. И не раздеваясь бросился на кровать.
Олсен Джеф хорошо слышал шаги, затихшие лишь на верхней ступеньке скрипучей деревянной лестницы.
– Пришел, – многозначительно подмигнул он шерифу Паттерсону.
Приятели частенько засиживались вдвоем за полночь, когда у одного не было дел на ферме, а у другого – где-нибудь в горах, куда вели следы очередного беглеца. Отчего двум старикам не перекинуться словечком?
– Твой что, привычки заходить здороваться не имеет?
– Обычно-то заходит, – ответил Олсен. – Видать, стряслось что-то.
– Гм, парни его не слишком жалуют. Потому что… трусоват, – вздохнул Паттерсон и добавил, помолчав немного: – Отправил бы ты его на Восток. В тех краях трусость не в диковинку.
– Разве ж я не отправлял?
