Знаменитые случаи из практики психоанализа

время лечения, на критику и провокацию. Я спрашивал себя - не затронула ли она какой-либо чувствительной струны во мне? Неужели я столь чувствителен к придирчивости? Или, может быть, дело (как я подозревал тогда и уверен сейчас) в том, что я принял решение подготовить изменение на­ правления анализа Лоры, но неожиданная демонстрация ею своего восприятия происходящего как бессмысленного заставила меня нарушить расписание терапии?

В тот вечер я пообедал с друзьями и провел запла­нированный семинар, после которого многие из нас соб- рались для того, чтобы пропустить на ночь по паре рюмок и продолжить дискуссию у одного из коллег. К тому вре­мени, когда я вернулся в гостиницу, я уже совершенно забыл о Лоре, и когда служащие передали мне сообщение о том, чтобы я перезвонил в Балтимор через оператора какой-то междугородной связи, решил, что это либо связано с чем-то личным, домашним, либо звонили из офиса. Я был очень удивлен, услышав в телефоне голос Лоры.

- Доктор Линднер?

- Да, Лора. Что случилось?

- Я уже несколько часов пытаюсь до вас дозвониться.

- Мне очень жаль. Но что же случилось?

- Я не знаю. Я просто хотела поговорить с вами.

- О чем?

- О том, что я чувствую...

- И что же вы чувствуете?

- Я боюсь.

- Боитесь чего?

- Не знаю. Просто боюсь. Ничего определенного - просто всего... Мне трудно быть одной.

- Но большинство других ночей вы проводите в одино­честве, разве не так?

- Да... Но сегодня я чувствую себя как-то по-другому.

- Почему?

- Ну, из-за одного обстоятельства. Вы не в Балтиморе.

Настала тишина, так как я ждал, что она скажет даль­ше.

- И потом, - сказала она, - мне кажется, вы сердитесь на меня.

- Почему вы так думаете?

- Это из-за моего поведения сегодня. Я знаю, это было нехорошо с моей стороны. Но я ничего не могла с собой поделать. Меня как будто подстрекало что-то внутри меня.

- Что же это было?

- Я не знаю. Я этого еще не поняла. Что-то...

- Давайте поговорим об этом в понедельник,- сказал я.

Снова тишина. Я услышал какой-то отдаленный звук,

в котором, казалось, различил ее крик.

- Вы меня прощаете? - услышал я всхлипывание.

- Мы разберем все, что произошло в этот час, в поне­дельник,- сказал я, пытаясь найти выход из этой неловкой ситуации. - А сейчас вам лучше всего лечь спать.

- Хорошо, - сказала она кротко. - Извините, что я побеспокоила вас.

-Никакого беспокойства, - сказал я,-Спокойной ночи, Лора, - и я с облегчением повесил трубку.

В пятницу днем я отчитал лекцию и вернулся в свой номер, чтобы немного соснуть перед тем, как начнется мой выходной с обедом в любимом ресторане и долгожданным вечером в театре. Я принял ванну и лег в тихой комнате. Только я задремал, как зазвонил телефон. Звонила моя жена из Балтимора. Она сказала мне, что Лора перерезала себе вены: мне лучше вернуться и побыстрее...

Я и врач сидели в углу комнаты и шепотом разго­варивали. На кровати шумно дышала Лора, которую нам с трудом удалось успокоить. Даже в неярком свете можно было заметить, как она бледна. Я видел легкую белую линию, очерчивающую ее губы. На одеяле лежали ее вялые руки. Белые бинты на ее запястьях как обвинение прико­вывали к себе мое внимание. Время от времени ее руки вздрагивали.

- Я сомневаюсь, чтобы это была серьезная попытка, - говорил мне врач, -хотя, конечно, трудно сказать наверняка. Это гораздо труднее, чем можно подумать, - уйти из жизни. Нужно этого действительно хотеть — хотеть достаточно силь­но. Не думаю, что она к этому стремилась. Порез на левом запястье не очень глубок, а на правом - почти царапина. И крови было не очень много.

- Я думаю, вы приехали очень быстро, - сказал я.

- Довольно быстро, - ответил он. - Все произошло так: сразу же после того, как она перерезала себе вены, она начала кричать. Немедленно прибежал сосед и тут же позвонил мне. Мой офис - в том же доме, на первом этаже, и как раз так получилось, что в это время я был там. Я бросился наверх, взглянул на запястья, увидел, что порезы не глубокие, и ...

- Она резала лезвиями? - прервал его я.

- Да, - сказал он и продолжал,- потом я наложил пару жгутов, позвонил в больницу, куда собирался ее отправить, и вызвал скорую. А потом приехал к ней сюда. К этому времени ей уже наложили швы в отделении несчастных случаев. Она все еще была очень возбуждена, поэтому я решил подержать ее здесь день или два. Я сделал ей укол морфия и послал ее наверх.

- Кто позвонил мне домой? - спросил я.

Он пожал плечами.

- Не знаю. До того, как приехала скорая, сосед Лоры позвонил ее сестре и рассказал ей о том, что случилось и что я собирался делать. Наверное, сестра попыталась свя­заться с вами.

- Наверное, - сказал я. - Она знает, что Лора лечится У меня.

- Я вам не завидую, - сказал он. - Таких поискать.

- Что она наделала?

Он пожал плечами и, подойдя к кровати, сделал неоп­ределенное движение рукой.

- Ну, во-первых, само по себе это происшествие. Потом она ужасно себя вела до того, как подействовал укол.

- Что она делала?

- Ну, — неопределенно сказал он, - она кричала, ме­талась по комнате. В общем, вела себя довольно дико. - Он поднялся. - Не думаю, что вам есть о чем беспокоиться, по крайней мере, в том, что касается ее физического сос­тояния. Утром все будет в порядке. Может быть, будет некоторая слабость, но не более того.

- Я вам очень благодарен, - сказал я.

- Не за что, - проговорил он, выходя из комнаты. - Вероятно, утром нужно будет уладить формальности с поли­цией. Позвоните мне, если я понадоблюсь.

Лора все-таки добилась того, что сеанс в субботу сос­тоялся, - в больнице. Во время этой и многих последующих бесед мы обсуждали причины ее экстравагантного, само­разрушительного поступка. Как указал врач, это была не более чем драматическая демонстрация без серьезного на­мерения, хотя в подобных случаях могут быть гораздо более серьезные последствия. Ее целью было сорвать мне выход­ной и вызвать меня для того, чтобы снова пробудить во мне то сочувствие, которое, как она полагала, она сама подорвала своим провоцирующим поведением в четверг. В целом же, причины, как мы потом поняли, лежали гораздо глубже.

Мотивация этой попытки Лоры совершить самоубийст­во была двоякой. Бессознательно она стремилась повторить ситуацию ухода своего отца, только с более благоприятным исходом; в то же самое время это должно было послужить наказанием за так называемые «грехи» ее поведения и прес­тупления, совершенные мысленно в возрасте от двадцати до двадцати четырех лет. В том, что касается первого из этих странных мотивов, вполне понятно, что Лора истол­ковала мой короткий перерыв в лечении как уход, что было сходно с тем, как ее раньше покинул отец. Однако на этот раз, как убеждает ночной звонок ко мне в гостиницу, она чувствовала себя, по крайней мере, частично ответственной за то, что она сама прогнала его (в лице аналитика). Для того чтобы вернуть его, ее отчаявшееся сознание замыслило покушение на самоубийство - которое было не чем иным, как безумной попыткой - спланированной, как казалось, но не осуществленной более чем десять лет тому назад — повторить первоначальную драму, обеспечив при этом дру­гое и более благоприятное завершение.