Знаменитые случаи из практики психоанализа

' Этот сумасшедший поступок был также подстегнут той фантастической арифметикой признаний и наказаний, ко­торые Лора, как какой-то помешавшийся бухгалтер, не ус­тавала придумывать, чтобы успокоить воспоминания, раз­дражавшие ее чувство вины. Я опасался, когда эта модель поведения стала мне ясна, что та мысленная ведомость, которую она вела относительно своих ежесеансных при­знаний в виновности и относительно степени аскетичности ее жизни, никогда не будет закрыта. Самоотрицание необ­ходимо вело к муке. Моя попытка помешать этому про­валилась - и не потому что она была неверно спланирована, но потому что была неряшливо выполнена. Мои собствен­ные неосознаваемые потребности - остаточный инфанти­лизм во мне самом - в данном случае побороли рассудок и вовлекли меня в ошибочные действия, которые едва не стоили Лоре жизни.

И она, и я извлекли хороший урок из этого ужасного опыта, и в конце концов это оказалось даже некоторого рода благом для нас обоих. Разумеется, я бы предпочел получить этот урок в какой-то другой форме. Что же касается Лоры, то она довольно быстро выздоровела и вернулась к процессу анализа со значительно более трезвым взглядом на вещи после того, как она встретилась со смертью. Помимо всего прочего, этот эпизод помог ей обрести подлинное понимание себя и своего поведения, благодаря чему она сумела отказаться от своего ложного аскетизма и прекратила играть роль «образцового», «приспособившегося» психоанали­тического пациента среди своих друзей.

Происшедшие события предоставили нам массу мате­риала для работы в последующие месяцы. В особенности это касалось ситуации, которую в психоанализе технически называют «трансфером» (переносом) - т. е. отражением в терапии прежних форм взаимоотношения с людьми, иг­равшими значительную роль в жизни пациента, - покушение Лоры на самоубийство привело даже к более глубокому пониманию ее настоящего невротического поведения. И по мере того, как мы все серьезнее занимались темой транс­фера, составляющей органическое ядро всякого терапев­тического предприятия, по мере того, как мы вместе сле­довали от беседы к беседе его извилистым путем, Лора быстро делала новые и весьма существенные успехи. С каждым новым шагом к самопониманию все полнее раск­рывалась личность Лоры, и та ноша несчастья, которую ей так долго пришлось носить, становилась все легче и легче.

Это было чудесно - наблюдать за метаморфозой Лоры. И мне, как живому инструменту происходивших в ней перемен, это доставляло огромное удовлетворение. Тем не менее мое удовольствие было неполным, так как я понимал, что мы по-прежнему не нашли объяснения для единствен­ного оставшегося симптома, который до сего времени избе­жал воздействия терапии. Мы не достигли никакого прог­ресса в отношении той странной жалобы, которая и привела ее ко мне: приступы не поддающегося контролю голода, лихорадочного поглощения пищи и ужасных последствий этого.

У меня была собственная теория по поводу этого уп­рямого симптома, и меня часто искушала возможность пос­ледовать предположению одной из «школ» психоанализа и сообщить мои идеи Лоре. Однако поскольку я считал - и по-прежнему считаю, что такая техника теоретически не­оправданна, ибо является выражением неуверенности и не­терпения психоаналитика, а не хорошо продуманным под­ходом к проблеме психотерапии, именно поэтому я решил обуздать свое нетерпение и стремление поставить симптом Лоры в центр нашей работы путем проверки того, какой эффект произведут на нее мои интерпретации. Придер­живаясь проверенных методов, я посчитал необходимым попридержать язык и дождаться развития событий. К счас­тью, они не заставили себя ждать. В одной из бесед к моей пациентке пришло могучее прозрение, которое расчистило все те психические наслоения, которые превратили ее жизнь в муку.

Лора редко опаздывала к назначенному времени и ни­когда не пропускала сеансы без основательной причины, предупреждая об этом заранее. И в тот день, когда она не появилась к указанному времени, я почувствовал нараста­ющую тревогу. Минуты истекали, и наконец после того, как прошло более получаса, а Лора по-прежнему не давала о себе знать, я попросил своего секретаря позвонить ей домой. Там никто не отвечал.

На протяжении дня, будучи занятым с другими паци­ентами, я лишь несколько раз вспомнил о том, что Лора не пришла на свой сеанс и не сообщила мне об этом. Когда я снова вспомнил об этом по завершении рабочего дня, я постарался, как обычно делаю в таких случаях, припомнить предшествующую беседу с ней и найти какой-то ключ к такому необычному небрежению своей терапией. Но не найдя ничего существенного, я выбросил это из головы и уже собирался уходить.

Но, ожидая в коридоре лифт, я услышал звонок теле­фона. Я не был настроен отвечать на звонок, но Джин, моя секретарша, более обязательная в таких делах, настояла на том, чтобы вернуться и поднять трубку. И пока я стоял в лифте, она вернулась. Через некоторое время она вышла из офиса и в ответ на мой вопрос лишь пожала плечами.

- Должно быть, ошиблись номером, - сказала она. - Когда я ответила, то послышался какой-то странный шум, похожий на смех, и потом положили трубку.

Я приехал домой вскоре после шести часов и переоделся для того, чтобы встретить гостей, которые должны были прийти на ужин. В ванной я услышал звонок телефона. Трубку подняла моя жена. Когда я вышел из ванной, то спросил, кто звонил.

- Очень странно, - ответила она. - Кажется, тот, кто звонил, был пьян, и я не смогла разобрать ни слова.

Во время ужина меня не покидало чувство некоторой тревоги. Я старался поддерживать оживленный разговор, протекавший за столом, но что-то в глубине сознания не давало мне покоя. Не могу сказать, что я связывал оба таинственных звонка с Лорой и ее отсутствием на сеансе в этот день, но они, безусловно, имели какое-то отно­шение к переживаемым мною неясным чувствам. Во всяком случае, когда телефон снова зазвонил (в этот момент мы пили кофе), я сам бросился к нему, чтобы ответить.

- Алло? - сказал я. В ответ я услышал какой-то буль­кающий, гортанный звук голоса, который я не могу сравнить с чем-либо мною слышанным. Безусловно, это был чело­веческий голос; было слышно, что кто-то будто бы зады­хается; но в то же время в нем было что-то звериное. Он издал ряд бессмысленных, но настойчивых звуков.

- Кто это? - спросил я более требовательно.

После некоторой паузы я услышал первый слог имени, произнесенный с большим трудом.

- Лора! - сказал я. - Где вы находитесь?

Снова пауза, за которой последовал судорожный вдох, и как будто бы через пустую трубку она выдохнула: «Дома...»

- Что-нибудь случилось?

На этот раз получилось лучше.

- Я ем.

- Как долго?

- ...Не знаю.

- Как вы себя чувствуете? - сказал я, чувствуя всю абсурдность этого вопроса, но беспомощно соображая, что бы еще сказать.

- Ужасно... Ни-че-го - не - оста-лось... Хо-чу-есть...

Я лихорадочно соображал. Что я могу сделать? Что

вообще можно было сделать?

- Помогите мне, - сказала она, и я услышал стук выпавшей из ее рук трубки.

- Лора! - прокричал я. - Подождите! - Но связь была прервана, и слова прозвучали эхом у меня в ушах. Я быстро повесил трубку и стал просматривать телефонные спра­вочники в поисках ее номера. Затем набрал номер. После паузы я услышал пронзительный звонок ее телефона. Он настойчиво звенел снова и снова, но ответа не было.

Я понял, что должен делать. Извинившись перед гос­тями, я взял машину и поехал к дому Лоры. По пути я думал о том, что бы сказали некоторые из моих коллег по поводу того, что я собираюсь предпринять. Без сомнения, они бы ужаснулись такому нарушению ортодоксальной про­цедуры и заговорили бы со знанием дела о «контртранс­фере», о моей «тревоге» по поводу «выходок» Лоры. Ну и бог с ними. Для меня психоанализ - это искусство жизни, которое требует от практикующих его больше, чем просто изобретательное использование своих мозгов. Здесь участ­вует также и сердце, и в некоторых случаях искренние человеческие чувства должны брать верх над ритуалами и догмами ремесла.

Я нашел в вестибюле почтовый ящик с именем Лоры и бросился по ступенькам ко второй двери.