высунул голову:
— А что касается Манхэттэна, то бобрих там и сейчас хоть отбавляй. (Beavers — жаргонное выражение, означающее женские половые органы (что-то вроде шмоньки) — прим. перев) Спроси у Мунгабо. — тут он скрылся обратно, довольный собой.
Дверь опять открылась и в умывальник вошел Боровский. Они встали рядом, глядя в стенку. Из кабинок, где закрылись два азиата, доносились жуткие звуки и запахи. Но чеснок забивал все.
— Чудо, что мыши Рашаззи здесь не дохнут. — заметил Боровский. Возня в клетке за дверью подтвердила его слова. Мак-Кейн не отвечал. Он заметил выражение лиц Лученко и Майскевика, когда он высунулся из умывальника, чтобы ответить Нолану. Шея у него зачесалась.
— Что вы думаете об этом фильме? — спросил Боровский.
— Мммм… А, стандартная ерунда.
— Вы знаете, в России учат в школах, что именно их вступление в войну с Японией принесло победу. Но ведь это было только за неделю до ее окончания, не так ли? И разве американцы не сбросили к тому времени на них свою первую атомную бомбу? — Боровский увидел, что Мак-Кейн не слушает его. Застегивая ширинку, он наклонился ближе и, перед тем, как выйти, прошептал:
— Будьте осторожны снаружи.
В одной из кабин спустили воду. Мак-Кейн попытался восстановить в памяти все детали последней секции, когда он проходил через нее. Лученко сидел за последним столом, справа, посередине, Майскевик стоял сзади него, а Нолан сидел на своей койке. Тоген лежал на своей койке слева, Боровский, вероятно, тоже там. На столе перед Лученко лежала пачка сигарет, книга, жестяная банка, используемая вместо пепельницы, пара журналов и на дальнем конце стола — большая керамическая кружка с дымящимся чаем, вероятно, принесенная Боровским. Мак-Кейн тщательно обдумал все это; потом нагнулся, приоткрыл дверцу одной из клеток с мышами и набрал в левую руку полную пригоршню зерна из кормушки.
Когда он вышел из туалета, Лученко все еще сидел за столом, Нолан на своей койке, а вот Майскевик переместился, и сейчас стоял в центре прохода, закрывая его. Тоген все так же лежал на койке, Боровский что-то вынимал из тумбочки. Кружка с чаем стояла на своем месте. Мак-Кейн обошел стол слева.
— Эрншоу, — голос Лученко был необычно тихим. — У меня может быть кое-какая информация о вашем коллеге. — Мак-Кейн поднял голову и с интересом посмотрел на него. Тот продолжил:
— Но конечно, деньги вперед.
— Вы не говорили об этом.
— Я, должно быть, забыл. Здесь за все платят. Вы американец, я уверен, вы поймете.
— Вы хотите, чтобы я платил вам за то, что вы делаете вашу работу?
— Такой здесь обычай.
— Нет, спасибо.
Мак-Кейн повернулся и хотел идти дальше, но дорогу ему заступил Майскевик.
— Если вы не хотите воспользоваться предложенной вам услугой, ваше дело. — продолжал Лученко. — Но я сделал свою часть работы. И за нее придется заплатить.
Майскевик грубо остановил Мак-Кейна, ладонью в грудь, и задумчиво поглаживая костяшки пальцев, заметил:
— Здесь все платят свои налоги, понятно?
Это был один из тех редких случаев, когда Мак-Кейн слышал, как Майскевик разговаривает. Да, смысл его слов был вполне понятен. Все разговоры в камере стихли, неожиданно понял Мак-Кейн. Кто-то тихо вышел из-за дверей туалета и остановился.
Мак-Кейн загадочно посмотрел на Лученко.
— Я думал, что мы с вами всегда можем обсудить это бла… — его левая рука швырнула пригоршню зерна в глаза Майскевику, и когда болгарин инстинктивно зажмурился, правой рукой Мак-Кейн сгреб со стола и выплеснул ему в лицо кружку с чаем. Майскевик взвыл и отшатнулся назад, схватившись за обваренное лицо. Мак-Кейн пнул его ногой в пах, потом поймал обеими руками за воротник и нанес убийственный удар коленом в лицо. Майскевик, с остекленевшими глазами и разбитым носом, осел на стенку секции Тогена и Боровского, тогда Мак-Кейн выбил из-под него ноги, и Майскевик грохнулся на пол. Невероятно, но он пытался подняться. Мак-Кейн сгреб его за волосы, запрокинул голову назад и ударил его прямыми пальцами в выпяченный кадык. Майскевик крякнул и осел окончательно, его голова упала набок, струйки крови стекали с разбитого лица по одежде.
Это произошло слишком быстро и было слишком жестоким, чтобы кто-нибудь успел вмешаться. Лученко таращился из-за стола, Нолан с посеревшим лицом выглядывал у него из-за плеча, Боровский застыл у своей тумбочки в полуобороте. Мак-Кейн поставил кружку на стол, стараясь выглядеть спокойным, несмотря на адреналиновый заряд, пульсировавший внутри.
— Это моя просьба от отмене налогов. — бросил он Лученко. Затем перешагнул через ноги Майскевика и прошел дальше. Остальные, сбежавшиеся со всей камеры, расступились перед ним. На полпути он остановился, налил себе чашку чая из кипятильника на центральном столе и понес ее к себе на койку.
За его спиной камера медленно приходила в себя. За последним столом все еще сидел остолбеневший Лученко, Нолан с Боровским и еще парой других подняли Майскевика на ноги и поволокли его в туалет.
Скэнлон наклонился со своей койки, когда Мак-Кейн сел напротив.
— Вот, — он протянул плоскую фляжку. — Глоточек этого зелья принесет тебе больше пользы, чем твой чай.
Мак-Кейн кивнул и сделал долгий глоток.
— Спасибо. — он вернул фляжку и принялся за чай.
Скэнлон с интересом разглядывал его. Потом сам отхлебнул из горлышка и, наконец, сказал:
— Интересно, мистер Эрншоу, в какой же школе журналистики вы этому научились?
В здании администрации, в Тургеневе, генерал Протворнов еще с троими гостями внимательно просматривали запись инцидента в камере В-3, сделанную с помощью широкоугольного объектива, встроенного в осветительный плафон в потолке камеры. Перед генералом на столе лежала толстая красная папка с надписью 'Мак-Кейн, Льюис Эйч. Американское Разведывательное Управление Министерства Обороны. Совершенно секретно.'
Сергей Кириллихов из ЦК партии кивнул, поджав губы, и развернул свое кресло от экрана.
— В конце концов вы были правы, генерал. — сказал он Протворнову. Он реагировал как раз так, как и предсказывали ваши люди. Мои поздравления.
Протворнов довольно похлопал по папке.
— Когда он учился в школе, в Калифорнии, там в этой школе была банда хулиганов, которые терроризировали других школьников, особенно испанцев. Однажды они допустили ошибку, налетев на группу новичков, которые оказались детьми никарагуанских партизан, их только недавно привезли в США. Этих хулиганов чуть не убили, и это произвело глубокое впечатление на Мак-Кейна. Потом, когда он работал с НАТО, в Берлине он отправил в больницу подозреваемого в ограблении. То, что мы видели — вполне в его духе.
Максим Сепелян из министерства обороны с сомнением потер подбородок.
— А вы… Вы не думаете, что он может оказаться слишком прямолинейным — может быть, слишком импульсивным?
Протворнов покачал головой.
— Нет. Мы тщательно изучили его психологическую мотивацию. Несмотря на то, что вы только что видели, он вовсе не предрасположен к насилию. Он прибегает к силе, только когда его принудят к этому, в порядке самозащиты. Когда у него есть выбор, он основывается на благоразумии, убеждении и терпении. Но он резок, обладает сильными убеждениями и лоялен. Это именно те качества, которые нам нужны.
Последний из троицы, генерал Андрей Толомачук, из девятого управления КГБ, показал рукой на экран.
— Я полагаю, что виденное нами — не игра. Болгарин действовал не по инструкциям?
— Конечно, нет. Все это вполне естественно, уверяю вас. Частью нашей задачи было проверить, отвечают ли способности и решимость Мак-Кейна нашим ожиданиям.
Все четверо обменялись заинтересованными взглядами.
