все было в порядке.
Смолл вздохнул.
— Нет, мэм.
Темперанс задумалась, снова накладывая на рану полотенце.
— Я знаю, вы не близки с вашей матерью…
— Нет.
Она вздохнула.
— Но должен же кто-то быть, Кэр?
Странно, но камердинер смутился больше, чем лорд Кэр. Тот был просто раздражен.
— А как с… — Темперанс не сводила глаз с его плеча, чувствуя, как краснеет, — женщина, которая вам близка?
Лорд Кэр тихо усмехнулся и открыл глаза. Они были уж слишком ясными.
— Смолл, когда ты в последний раз видел женщину, переступавшую порог этого дома?
— Никогда. — Камердинер пристально смотрел на свои башмаки.
— Вы — первая леди, за десять лет переступившая порог моего дома, миссис Дьюз, — сказал лорд Кэр. — Последней была моя мать, в тот день, когда я выпроводил ее из дома. Я полагаю, вы польщены, не правда ли?
Лазарус смотрел на раскрасневшееся лицо миссис Дьюз. Румянец был ей к лицу, и даже в болезненном состоянии Кэр чувствовал, как в нем шевельнулось желание. В какую-то минуту ему показалось, словно что-то ударило его в грудь, какое-то странное желание, желание изменить свою жизнь, свой характер, чтобы заслужить такую женщину, как она.
Миссис Дьюз сменила повязку на ране, и резкая боль заглушила его фантастические мечты. Голова болела, тело ослабело, Кэра охватывал жар, а плечо горело как в огне. Ему хотелось просто лечь и заснуть и больше никогда не просыпаться… И будет ли это большой потерей для мира?
Но миссис Дьюз не имела намерения отпускать его.
— И у вас совсем никого нет, кто бы позаботился о вас? Нечаянно или намеренно она коснулась его руки, и он почувствовал знакомую жгучую боль. Он лишь силой воли сдерживал свою руку. Может, если это повторять, он привыкнет к боли от ее прикосновения — как собака, которую бьют так часто, что она больше не вздрагивает от ударов. Возможно, ему даже понравится это ощущение.
Лазарус засмеялся или, вернее, попытался засмеяться. То, что он произнес, напоминало хриплое карканье.
— Даю слово, миссис Дьюз, никого. Мы с матерью стараемся разговаривать как можно меньше. Я полагаю, есть только один человек, которого я мог бы назвать другом, но недавно мы с ним поссорились…
— Кто?
Кэр не ответил; будь он проклят, если сейчас пошлет за Сент-Джоном.
— И вопреки вашим романтическим предположениям, даже если бы я заимел любовницу, я бы не позвал ее сейчас. Леди, которых я нанимаю, служат мне для иных… э… целей. Повторяю, я не привожу их в свой дом.
Услышав это, она поджала губы. Кэр с усмешкой посмотрел на нее.
— Боюсь, я в ваших нежных руках.
— Понимаю. — Она задумчиво посмотрела на него и, сняв повязку, раскрыла рану. Он чуть не взвыл от боли.
— Это нужно снять, — тихо сказала Темперанс Смоллу, как будто Лазарус был ребенком, отданным им на попечение.
Камердинер кивнул, и они сняли с него рубашку, что оказалось мучительной операцией. Когда они закончили, Лазарус тяжело дышал. Ему не надо было смотреть на свое голое плечо, чтобы понять, что рана загноилась. Он чувствовал, как пульсирует рана.
— Мэм, доктор, — сказал появившийся в дверях лакей. В спальню, покачиваясь, входил лекарь, клок сальных седых волос сполз на его бритой голове в одну сторону.
— Милорд, я пришел быстро, как только смог.
— Очень мило, — проворчал Лазарус.
Лекарь подошел к кровати с преувеличенной осторожностью пьяного человека.
— Что тут у нас?
— Он ранен. Вы можете помочь ему? — начала миссис Дьюз, но лекарь оттолкнул ее и, наклонившись ближе, пристально осмотрел рану. В лицо Лазаруса пахнуло затхлым запахом дешевого вина.
— Что вы сделали, леди? — резко отстранился лекарь. Миссис Дьюз удивленно посмотрела на него.
— Я… я…
Лекарь выхватил кусок ткани из ее рук.
— Вмешиваетесь в естественный процесс заживления?
— Но гной… — начала миссис Дьюз.
— Bonum et laudable. Вы знаете, что это значит? Миссис Дьюз покачала головой.
— Полезный и доброкачественный, — раздраженно подсказал Лазарус.
— Совершенно верно, милорд. Полезный и доброкачественный! — воскликнул лекарь, чуть не свалившись от собственного энтузиазма. — Всем хорошо известно, что гной залечивает рану. И нельзя вмешиваться в этот процесс.
— Но у него жар, — возразила миссис Дьюз. Лазарус закрыл глаза. Пусть уж его мученица и этот мошенник сами разрешат свой спор.
— Я пущу ему кровь, и жар спадет, — заявил лекарь. Лазарус, открыв глаза, посмотрел, что лекарь достает из своей сумки. Тот достал ланцет и повернулся к Лазарусу, держа в дрожавшей руке этот острый инструмент. Лазарус выругался, пытаясь преодолеть слабость и встать. Кровопускание — это одно, но позволить пьяному, подходить к нему с ножом было равносильно самоубийству. Проклятие, комната кружилась перед его глазами.
— Пусть он убирается отсюда.
Миссис Дьюз прикусила губу.
— Но…
— Уж лучше бросьте меня на растерзание львам, чем отдавать меня на его милость!
— Послушайте, милорд… — Лекарь стал дружелюбнее. Миссис Дьюз с беспокойством и неуверенностью посмотрела в глаза Лазарусу.
— Пожалуйста. — Он был слишком слаб, его лихорадило, и он не мог постоять за себя. Это должна была сделать Темперанс. — Я предпочел бы умереть от вашей руки, а не от руки этого пьяного шарлатана.
Она решительно кивнула, и Лазарус с облегчением опустился на постель. Миссис Дьюз взяла лекаря за руку и твердо, но с обаятельной любезностью, вывела его из комнаты. Она передала его дворецкому и затем вернулась к постели Лазаруса.
— Надеюсь, вы приняли правильное решение, — тихо сказала Темперанс. — Меня этому не обучали, у меня есть только опыт заботы о детях.
Глядя в ее необыкновенные, с золотистыми искорками, глаза, Лазарус подумал, что мог бы спокойно доверить этой женщине свою жизнь.
Он лег, и на его губах появилась ироническая усмешка.
— Я безгранично верю в вас, миссис Дьюз.
И несмотря на этот обычный для него саркастический тон, Кэр с удивлением понял, что это было правдой.
Темперанс смотрела на воспаленное плечо лорда Кэра, чувствуя, как его признание заставило ее похолодеть. Последний человек, который доверял ей, стал жертвой ужасного предательства.
Но сейчас не время для воспоминаний. Рана покраснела и с распухших, воспаленных краев бежали ярко-красные струйки.
— Пусть принесут еще воды, — сказала она камердинеру, выжимая повязку и накладывая ее прямо на
