из косички, он отошел и встал около камина, как бы отделившись от семьи.
Конкорд снова обратился к Уинтеру:
— И как ты допустил это?
— Мне это не нравилось, — коротко ответил Уинтер.
— Ты позволяешь нашей сестре продавать себя, как шлюхе, ради этого приюта.
Темперанс ахнула, как будто брат ударил ее по лицу. Уинтер вскочил на ноги, что-то сердито говоря Конкорду, а Эйса что-то крикнул, но она слышала только приглушенный шум в ушах. Неужели Конкорд действительно считает ее шлюхой? Неужели ее величайший позор написан на ее лице? Может быть, поэтому Кэр делал такие двусмысленные замечания. Может быть, он с первого взгляда понял, что ее легко соблазнить?
Она прижала ко рту дрожащую руку.
— Довольно! — повысил голос Эйса, чтобы заглушить спор братьев. — Виноват Уинтер или не виноват, Темперанс с ног валится от усталости. Отошлем ее в кровать и затем продолжим наш разговор. Что бы ни происходило, ясно, что она больше не может встречаться с этим лордом Кэром.
— Согласен, — сказал Уинтер, не глядя на Конкорда.
— Естественно, — с важным видом кивнул старший брат. Удивительно, на этот раз все ее братья пришли к согласию.
— Нет.
— Что? — посмотрел на нее Эйса.
Она встала, для устойчивости упершись ладонями в столешницу. Любое проявление слабости в этом вопросе было бы губительным.
— Нет, я не перестану встречаться с лордом Кэром. Нет, я не откажусь от поисков покровителя.
— Темперанс, — предостерегающе шепнул Уинтер.
— Нет. — Она покачала головой. — Если моя репутация, как утверждает Конкорд, уже скомпрометирована, то какой смысл отказываться? Чтобы сохранить приют, требуется покровитель. Вы можете осуждать лорда Кэра и мою добродетель, но вы не можете оспаривать факты. Более того, ни у одного из вас нет толкового решения.
Она перевела взгляд с усталого, осунувшегося лица Уинтера на проницательные глаза Эйсы. И, наконец, на недовольную физиономию Конкорда.
— Есть оно у вас? — снова потребовала ответа Темперанс. Конкорд шумно вышел из комнаты.
Темперанс перевела дыхание, чувствуя, как начинает кружиться голова.
— Думаю, этого ответа достаточно. А теперь извините меня, я иду спать.
Она повернулась, собираясь с торжеством покинуть комнату, но ее остановила появившаяся на пороге фигура.
— Прошу прощения, мэм, — тихонько произнесла Полли.
Кормилица держала в руках сверток, при виде которого у Темперанс сжалось сердце. Нет, она не выдержит еще одной сердечной боли. Особенно сейчас.
— Боже мой, — выдохнула Темперанс. — Она?..
— О нет, мэм, — поспешила успокоить кормилица. — Это совсем не то.
Она отогнула уголок одеяльца, и Темперанс увидела ярко-синие глаза, с любопытством смотревшие на нее. Радость была так велика, что Темперанс едва слушала слова кормилицы.
— Я пришла, чтобы сказать вам, что Мэри Хоуп, наконец, начала есть.
Говядина подгорела.
Сайленс помахала над дымившимся мясом полотенцем, пытаясь развеять едкий запах; Глупая. Глупая. Глупая. Ей следовало больше заботиться об обеде, вместо того чтобы сидеть, глядя в пустоту, и с тревогой думать о будущем. Сайленс прикусила губу. Дело заключалось в том, что было невероятно трудно не думать о бедах.
Дверь распахнулась, и вошел Уильям. Сайленс в ожидании посмотрела на него, но сразу же поняла, что он не вернул груза. Его лицо исказилось от волнений и побледнело, что было заметно даже под морским загаром. Рубашка была смята, галстук съехал набок, как будто Уильям нервно дергал его. За несколько последних дней ее муж словно постарел.
Сайленс бросилась к нему, взяла плащ и шляпу и повесила их на крючок у двери. — Ты сядешь?
— Угу, — рассеянно ответил Уильям. Он провел рукой по волосам, забыв, что на нем парик. Грубо выругался, чего он никогда не делал в ее присутствии, сдернул парик и швырнул его на стол.
Сайленс подобрала парик и аккуратно надела его на деревянную болванку, стоявшую на комоде.
— Есть какие-нибудь новости?
— Ничего толкового, — проворчал Уильям. — Двое матросов, охранявших судно, исчезли. Или они мертвы, или их подкупили и они сбежали с этими деньгами.
— Это ужасно. — Сайленс беспомощно стояла рядом с мужем, пока запах горелого мяса не напомнил ей об обеде.
Она поспешно поставила на стол оловянные тарелки. Хорошо еще, что она сегодня утром принесла от булочника свежий хлеб, и вареная морковь выглядела привлекательно. Она выставила на стол любимые Уильямом соления, налила эль и только потом поставила мясо. Она с замиранием сердца вырезала небольшой кусочек и положила его на тарелку Уильяма, но он, казалось, даже не заметил, что мясо с одного бока пригорело, а с другого оставалось не прожаренным. Сайленс вздохнула. Она была такая плохая повариха.
— Это Микки О'Коннор, — неожиданно сказал Уильям.
— Что? — встрепенулась Сайленс.
— Микки О'Коннор замешан в краже груза.
— Так это чудесно! Если ты знаешь вора, ты можешь сообщить об этом властям?
Уильям рассмеялся сухим, неприятным смехом.
— Никто из лондонских властей не осмелится тронуть Очаровательного Микки.
— Почему это? — спросила удивленная Сайленс. — Если он всем известный вор, то его нужно отдать под суд.
— Большинство судей находятся на содержании у воров и прочих нарушителей закона. — Уильям смотрел на свою тарелку. — Они предают суду только тех, кто слишком беден, чтобы давать им взятки. А полицейские так боятся О'Коннора, что не хотят рисковать жизнью, арестовывая его.
— Но кто он такой? Почему власти его боятся?
Муж отодвинул тарелку с нетронутой едой.
— Очаровательный Микки О'Коннор — самый могущественный вор в доках Лондона. Ему подчиняются «ночные всадники» — воры, которые воруют только ночью. Каждый корабль, входящий в лондонские доки, платит Микки; он называет это «десятиной».
— Это богохульство, — прошептала пораженная Сайленс.
Уильям кивнул и закрыл глаза.
— Так оно и есть. Говорят, он живет в развалившемся доме в Сент-Джайлсе, зато комнаты обставлены, как у короля.
— Это чудовище называют очаровательным? — покачала головой Сайленс.
— Он очень красив и, как говорят, нравится женщинам, — тихо сказал Уильям. — Мужчины, которые переходят дорогу Очаровательному Микки, исчезают, или их находят в Темзе с петлей на шее.
— И никто его не трогает?
— Никто.
Сайленс больше не хотелось есть.
— Что же нам делать, Уильям?
— Не знаю, — ответил муж. — Я не знаю. Теперь владельцы говорят, что я тоже участвовал в краже.
— Это чудовищно! — Уильям был самым честным человеком из всех, кого знала Сайленс. — Почему они обвиняют тебя?
Он устало закрыл глаза.
