банальность, Кэр не мог заставить свое сердце изменить это желание.
Он грустно усмехнулся. Оказалось, что он такой же, как и другие мужчины.
Черный конь шарахнулся в сторону, и Лазарус поднял глаза. Место, куда он направлялся этим утром, находилось совсем недалеко от его дома. Площадь была застроена новыми домами, красивыми и такими элегантными, что одно содержание их должно было обходиться в целое состояние. Лазарус соскочил с седла и отдал поводья поджидавшему мальчику. Потом поднялся по чистым белым ступеням и постучал в дверь.
Спустя минут пять Лазаруса провели в кабинет, роскошный и уютный. Кресла были обиты темно- красной кожей. Книги стояли в некотором беспорядке, заставляя думать, что ими действительно пользовались, а массивный письменный стол, занимавший целый угол, блестел полировкой.
Лазарус расхаживал по комнате в ожидании хозяина. Когда дверь, наконец, распахнулась, Кэр держал в руках томик речей Цицерона.
На вошедшем был алонжевый белый парик. Уголки глаз, губы и щеки опущены вниз, словно натянутые невидимой нитью, — все вместе это придавало внешности джентльмена приятное сходство с охотничьей собакой.
Он взглянул на Лазаруса и, увидев книгу в его руках, поднял лохматую седую бровь и сказал:
— Могу я чем-то помочь вам, сэр?
— Очень на это надеюсь. — Лазарус закрыл и отложил в сторону книгу. — Я говорю с лордом Хадли?
— Безусловно, сэр. — Хадли коротко поклонился и, расправив фалды камзола, тяжело опустился в одно из кожаных кресел.
Лазарус тоже поклонился и сел напротив хозяина.
— Я — Лазарус Хантингтон, лорд Кэр. Хадли ждал.
— Я надеюсь, что вы сможете помочь мне, — сказал Лазарус. — У нас есть… вернее, была… общая знакомая: Мари Хьюм.
Выражение лица Хадли не изменилось. Лазарус продолжил:
— Блондинка, занималась предоставлением особого рода развлечений.
— Какого рода?
— Веревка и колпак.
— А! — Казалось, Хадли нисколько не смутил неожиданный поворот разговора. — Я знал эту девушку. Когда она была со мной, я называл ее Мари Ретт. Насколько я знаю, она умерла.
Лазарус кивнул.
— Она была убита в Сент-Джайлсе три месяца назад.
— Жаль, — сказал Хадли. — Но я не вижу, какое отношение это имеет ко мне.
— Я хочу найти убийцу.
Тут Хадли впервые после встречи с Кэром оживился и проявил любопытство. Он извлек из кармана маленькую эмалевую табакерку, достал из нее щепотку нюхательного табака, вдохнул и чихнул. Потом покачал головой.
— Зачем?
— Что зачем? — переспросил Лазарус.
— Зачем вы хотите найти убийцу девушки?
— Она была моей любовницей.
— И? — Хадли все еще вертел в руках табакерку. — Вы знали, чем она занималась, поэтому, полагаю, пользовались ею с той же целью, что и я. Мне жаль, что она умерла, но есть и другие женщины, способные удовлетворять наши особые потребности. Почему вы хотите найти ее убийцу?
Лазарус изумился. Ему еще не приходилось слышать такого прямого ответа.
— Я… проводил с ней время. С Мари.
— Вы любили ее?
— Нет, я никогда не любил Мари. Но если я не найду ее убийцу, не совершу возмездия за ее смерть, тогда исчезнет и память о ней. Тогда…
— Что тогда?..
Хадли закончил фразу за него:
— Если Мари никого не интересует, то, вероятно, и вы никого не интересуете. Мы всего лишь одиночки, совершающие причудливые формы человеческого общения, в то время как абсолютно никто не интересуется нами…
Лазарус смотрел на этого человека с удивлением. Хадли улыбнулся, и сеть морщинок на его щеках стала заметнее.
— У меня было больше времени на такие мысли, чем у вас.
Лазарус кивнул.
— Вы знаете кого-нибудь из тех, кто посещал ее?
— Кроме того ничтожества, которого она называла братом?
— Томми?
— Ага, Томми. — Хадли поджал губы, что не сделало его привлекательным. — Томми болтался поблизости каждый раз, когда я посещал прекрасную Мари. Однажды он появился вместе с пожилой женщиной, на ней был красный солдатский мундир. Она показалась мне отвратительной, но, повторяю, меня не очень интересовала личная жизнь Мари.
— Это правда? — усомнился Лазарус. Этот самый брат говорил ему, что редко навещал сестру. Очевидно, он лгал. И какое отношение имела к этому Мать-утешительница? Каждый раз в разговорах о Мари всплывала она со своей винной лавкой.
— Я никогда не встречался с кем-либо из ее клиентов.
— Благодарю вас, милорд за то, что уделили мне время. Хадли пожал плечами:
— Это меня не затруднило. Не хотите ли бокал вина, сэр? Лазарус поклонился:
— Благодарю вас, но у меня есть еще одно дело. Может быть, в другой раз?
Это была просто вежливость, и они оба понимали это. Выражение лица Хадли на мгновение изменило какое-то чувство, но оно исчезло прежде, чем Лазарус уловил его.
— Конечно. — Хадли встал. — До свидания, сэр. Лазарус еще раз поклонился и подошел к двери кабинета, но остановился. Он повернулся и посмотрел на Хадли.
— Позвольте задать вам еще один вопрос, сэр? Хадли махнул рукой.
— Вы женаты?
Опять то же самое выражение промелькнуло по лицу Хадли, делая более заметными его морщины.
— Нет, сэр. Я никогда не был женат.
Лазарус еще раз поклонился, сознавая, что перешел границу вежливости. Он покинул этот элегантный, очень дорогой дом. И, выйдя на освещенную утренним солнцем улицу, подумал: не оставило ли одиночество такие же следы и на его лице?
На следующее утро Сайленс стояла перед детским приютом и улыбалась. Как странно. Такая естественная вещь, как улыбка, была обычной всего несколько дней назад, а сейчас казалась такой неестественной, что Сайленс сомневалась, получается ли у нее эта улыбка.
— У вас есть зубная щетка, мэм?
Сайленс посмотрела на довольно грязную физиономию одного из сирот. Джозеф Смит? Или, может быть, Джозеф Джонс? Боже мой, почему Уинтер и Темперанс называли всех мальчиков Джозеф такой-то, а девочек — Мэри такая-то? Они что, совсем одурели?
Но мальчишка, сунув в рот грязный палец, продолжал смотреть на Сайленс.
— Прекрати, — резко сказала она. Она никогда не делала выговора детям. Ребенок сразу же вынул палец, и теперь смотрел на нее с опаской.
Сайленс вздохнула.
— Как тебя зовут?
— Джозеф Тинбокс. Сайленс поморщилась.
