................................................................................
- Сами-то вы молитесь?
- Я всему молюсь. Видите, паук ползет по стене, я смотрю и благодарен ему за то, что ползет. Глаза его горели' ('Бесы', ibid., стр. 215 и след.).
'Паук' здесь - это то же, что 'во всякой мухе - тайна' в диалоге, который выше привели мы. Как здесь, так и там начинается еще религия. Конечно, чрезвычайно грустно, что она возможна, но ведь потому и является мысль ее, тембр ее, звуки ее, что 'папа' оказывается всего только вчерашним нигилистом, который по данному рассматриваемому пункту, т. е. относительно целой альфы мира, странным образом замешивается в толпу петербургских нигилистов и вторит им.
- Я теперь к Виргинской, к бабке, тороплюсь, - несколькими часами раньше извещает Шатов Кириллова. Виргинская - это 'стриженая акушерка'.
- Мерзавка, - восклицает Кириллов, бывший тоже когда-то среди нигилистов, но теперь ушедший от них в существенно новые гармонии.
- О, да, Кириллов, да, но она лучше всех! О, да, все это будет без благоговения, без радости, брезгливо, с бранью, с богохульством - при такой великой тайне появления нового существа!.. О, она уж теперь проклинает его' (ibid., стр. 520).
Там, где есть новое умиление, и притом не только разнородное со вчерашним, но и такое, от коего вчерашнее умиление 'брезгливо и богохульно отворачивается', - очевидно, есть росток и нового Бого-отношения, Бого-связуемости, Бого-взывания. Ибо где молитва, там - вера, и если она не на 'север, север, север', как была всегда, то будет на 'юг, юг и юг', где никогда не была. Теизм - раскалывается.
Прежний теизм падал лучом с неба на землю и обливал ее. Это одно отношение, и оно на первый взгляд кажется высочайшим. Земля пустынна; земля голодна; земля холодна. И земле - холодно! голодно! ее не согревают эти какие-то только ласкающие лунные лучи. Мы идем по голодной и холодной земле и, прислушиваясь к ее разговорам, ее собственным, из нее рожденным, - улавливаем между ними, большею частью суетными, один, который, может быть, в слишком длинных цитатах привели. Теплота. Свет. Правда. Религия. Нет великолепия, истинная простота, даже и не оглядывающаяся на себя.
Следя, мы видим, что наша показавшаяся темною земля из каждой хижинки, при каждом новом 'я', рождающемся в мир, испускает один маленький такой лучик; и вся земля сияет коротким, не длинным, не досягающим вовсе неба, но своим собственным зато сиянием. Земля, насколько она рождает, - плывет в тверди небесной сияющим телом, и именно религиозно сияющим. Главное - это собственное, и опять это - греет. Тепленькая земля, хотя летит в тверди ужасающего холода. И вот - восклицание Кириллова, пожалуй получающееся до конкретного совпадения:
'- Бого-человек?
- Человеко-Бог. В этом - разница.
- Уж не вы ли и лампадки зажигаете?
- Это - я зажег'.
Теперь вопрос остается почти только в том, как нам устроить свои лампадки. В матушке-земле вырывать ямки, обделывать камешком, вливать елей, вставлять фитиль: пусть горят всю ночь. Ничего воздушного, главное - чтоб ничего воздушного. 'Воздушное' принес папа и сам повис с ним в воздухе. 'Хоть бы землицы под ноги, мучусь!' Но уже 'землицы' не нашлось для отвергшего землю.
А впрочем... впрочем; так как самая суть нового теизма лежит в поклонении 'даже и пауку, ползущему по стене', то, само собою, в благостном круге новых лобзаний содержится и папа, как крошечный эпицикл в огромном цикле. И ему - земли! И даже и лобзание его руке, его даже туфле, но уже с новым чувством, дабы просто не огорчить великого, тысячелетнего дедушку. 'Тебе это радостно - и мы это делаем, дабы и ты слился с нашею радостью'; и даже, пожалуй, без всякого 'дабы', 'чтобы'. 'Так - просто радость. Это - не любовь, это - выше любви'.
На воздушном океане
Без руля и без ветрил
Тихо плавают в тумане
Хоры дивные светил.
Вот 'Отчая песенка'; и много возможно таких. Новая музыка. Новое чувство. 'И отрет Бог всякую слезу' их; и даст 'пальмовые вайи в руки' им, и 'облечет их в белые одежды'. Белое поклонение взамен темного поклонения, о нем говорит Апокалипсис... Но мы указываем пункт и логику, где в самом деле поклонения расходятся.
Путеводною нашею 'звездочкою' будет та, которая остановилась и над Вифлеемом. 'Путь' наш - не философия и не наука, а ребенок. Новая 'книга изучений' просто есть чтение дитяти, т. е. непрестанное общение с ним, погружение в его стихию. Он и станет нашим символом, он и - бабушка. На Западе, в один печальный год, носили какую-то 'богиню Разума' и лишь с оговорками признали 'Etre Supreme' (Верховное Существо (фр.)). Более чем возможно, что на Востоке некогда понесут едва-едва помнящую себя 90-летнюю прабабушку (то-то порадуется старуха, что ее 'так почитают'), с чулком и вязальными спицами в руках (без этого какая же бабушка?!), и около нее - ее правнука с игрушечным конем.
' - Вы верите в будущую вечную жизнь?
- Не в будущую, а в здешнюю вечную жизнь!'
И лампадочки, лампадочки...
'Гражд.', 1899.
Roma periit latifundiis...
(Рим погубили латифундии (лат.)).
'Географический атлас России, со многими картограммами, Поддубного. Цена 1 руб.', - прочел я лет
