— А! — взмахнул перед ним, как перед несмышленышем, своей тяжелой палкой Адыл, прихрамывая за лейтенантом.
Лейтенант даже не оглянулся, — наверно, не услышал. Адыл остановился и начал молиться. А старик беспомощно вертел головой, глядя то на убегающего Безбородова, то на уходящего лейтенанта. Нет, какая бесчувственность… Отцепляй паровоз! А яблоки? Он сорвался с места, настиг лейтенанта, схватил за локоть и повернул к себе:
— У тебя мама есть?
Лейтенант привык к гневным голосам и ответил мирно:
— Мама? За Днепром моя мама… Слыхали — Днепр? От страшной усталости и воспоминаний он затих и ждал, а старик обрадовался:
— Днепрогэс!
Комендант отбросил огрызок яблока под немые колеса товарняка:
— Гитлер там. А тут — яблоки.
Старик снова догнал его, подскочил, схватил за плечо, затвердил свое, норовя заглянуть в глаза:
— Мама тебе в дорогу бомбу давала? Снаряд давала? Мама дала тебе… пирожок…
Он долго искал это слово, как разительный довод, но лейтенант не слушал, отмахивался, зря старик бежал и бежал за ним. А навстречу уже катил паровоз с Безбородовым на подножке. Старик остановился и кричал вдогонку лейтенанту:
— Снаряды надо, витамины не надо?
Он кричал еще что-то, уже неслышное за шумом паровоза, размахивал руками, а паровоз набегал, свистя пронзительно, как в два пальца, и хромой Адыл с очкастым Мансуром едва успели оттянуть старика с рельсов, по которым пронесся паровоз.
Я поймал себя на том, что на какой-то миг поверил было рассказу. Что за сила — фантазия! Вдруг возьмет и сотворит из откровенной выдумки почти правду, совсем правду, невозможную правду. Могучая силища! И я вовремя предостерег себя: «Не поддавайся, Анвар!» А старик разошелся, оснащая легенду новыми подробностями, подсекая меня, как умелый рыболов глупую рыбу, разинувшую рот на приманку.
…Ночью сидел он не в вагоне со своими спутниками, а в дежурке военного коменданта.
Босой Безбородов перематывал портянки, натягивал сапоги, стараясь не топать, потому что на лавке, за голым столом с телефонами, спал лейтенант, закрыв лицо фуражкой.
Под безудержный гудок паровоза за стеной грохотал состав. Дрожмя дрожали стекла в дежурке, но лейтенант не просыпался, привык к гудкам и оконному ознобу. Безбородов кряхтел:
— Едут, едут… Все в ваши края. Станки везут… Беженцев с детьми везут… Подальше от фронта.
Грохот пронесся и быстро растаял в ночи. Тишина стала жуткой, будто станцию отрезали от всего мира.
Старик достал яблоко из глубочайшего кармана халата и протянул Безбородову. Тот взял, сдавил яблоко пальцами.
— Чудной вы, отец… Правда… Такая война — и вдруг яблоки!
Он положил яблоко на подоконник, в ряд, где их скопилось уже не меньше десятка.
— Значит, это ваши женщины догадались такой подарок на фронт послать?
— Старухи тоже, — грустным шепотом ответил старик. — Барышни тоже.
— Одним словом, бабы, — заключил Безбородов, вставая. — Послали яблоки, а компот получается.
— Правильно ты сказал, сынок. Комфот!
Безбородов повертел ногами, поскрипел подошвами и посоветовал сердечно:
— Вертайтесь домой с попутным ветром. А яблочки свои раздайте.
— Кому?
— Раненым. Видали, сколько их?
Старик подумал, но не согласился и даже покрутил пальцем у лба, намекая, что советчик рассудил не очень-то умно.
— Раненых везут в Ташкент, в Самарканд, в Бухару. Там яблоки есть. Дыни есть. Виноград есть. А в Москве нету!
— Мало ли чего в Москве нет, — неожиданно сказал лейтенант, толкнув фуражку на затылок, и сел на лавке. — Хотите, я вас в санитарный посажу? До дома!
— Зачем — санитарный? Я здоровый.
— Бумагу дам, что отобрал паровоз.
— Лучше дай паровоз, а бумагу оставь себе, — огрызнулся старик.
— Да не сердись ты, дед. Ты пойми… Мне толкач был нужен. Вот так! — объяснил лейтенант, полоснув себя ладонью по горлу. — Для раненых. Понимаешь, дедуся?
— «Вот так»— понимаю, — сказал старик, повторяя жест лейтенанта. — «Толкач» — не понимаю.
— Вы-то к нам с горы скатились, — помог лейтенанту Безбородов, — а назад дорога поднимается в гору, в гору, в гору. Два паровоза надо — впереди и сзади. Ясно?
Старик печально покивал седой головой.
— Ну вот. А еще уголек какой? — охотно продолжал Безбородов. — Пыль! Паровозишки только кашляют. Ни тпру, ни ну…
Старик снова кивнул головой, прикрыв глаза.
— Гроб без толкача, — перебил помощника лейтенант. — Вот я ваш паровозик и тю-тю. Мобилизация. Ничего не поделаешь, война.
— Правильно говоришь, начальник, — одобрительно заключил старик. — Все правильно.
— Договорились? — обрадовался лейтенант.
Старик прищурился и сказал вызывающей скороговоркой:
— Черта с два!
Лейтенант даже не понял:
— Что-что?
— Черта с два! — повторил старик медленней и раздельней. — Не договорились. Ни хрена!
— Во дает старик! — удивился Безбородов. — А слова «толкач» не понимает!
И засмеялся на всю дежурку, поскольку не для кого уж было беречь тишину. Лейтенант придавил окурок.
— Как знаешь, отец. Помощи от меня не жди.
— А кто поможет?
— Один аллах, — улыбнулся лейтенант.
Старик посмотрел на него неприязненно.
— Мне аллах всегда помогал… Был я молодой, как ты, — показал он большим пальцем на Безбородова, — коня хотел. Где коня взять? Просил аллаха. Каждый день просил. Аллах сказал: «Покажи в свой кишлак дорогу Чапаеву — получишь коня». Не обманул… Хороший конь мне достался… Я стал с конем как бай и женился. Такой, как ты, — показал он теперь на лейтенанта. — Стал дом просить у аллаха. Аллах научил: «Иди в сельсовет». Я пошел. Дали дом. Быстро. Через год… Через два года… Большой дом… И сейчас там живу. Видишь, аллах добрый!
Безбородов еще раз от души гоготнул, а старик рассердился:
— Зачем смеешься?
Тот осекся. Старик поглядел на лейтенанта:
— Аллах один на всех. И все его просят — то давай, это давай, это сделай, это не сделай… Совесть есть? Голова есть? — Он треснул себя по лбу. — Рука есть? Зачем «аллах поможет»? А ты — нет?
Лейтенант молчал. И Безбородов молчал. То ли смущенно они молчали, то ли терпеливо. За окном снова раскатился колесный грохот. Дверь распахнулась, юный часовой доложил с порога:
— Шестьдесят второй прошел.
Старик поднялся и слушал, как долго дрожали стекла.
