в сплошные независимые поединки <...>. Уже не существовало больших смешанных
соединений войск, а феодальная раздробленность мало соответствовала
широкомасштабным военным расчетам. У военной политики не было иных целей, кроме
округления владений, и Европе только дважды представился случай раздвинуть узкие
рамки своих амбиций и мечтаний: Каролингская империя <...> и крестовые походы.
Распространившиеся повсюду укрепления приобрели настолько важное значение, что
вытеснили военную культуру <...>. Все тактическое искусство сводилось к тому, чтобы не
атаковать первым, ибо по всеобщему правилу атакующий всегда терпит поражение, поскольку при общем наступлении теряет всякую возможность командовать и совершать
маневры в избранном противником и потому неудобном месте»[504].
Однако некоторые последние работы показали, что реальность была более сложной и
что вполне возможно: 1) определить несколько очень общих принципов средневековой
тактики; 2) выделить кампании, развитие которых предполагало некую направляющую
идею, иначе говоря, стратегию; 3) установить достаточно обширный набор решений и
приемов, использовавшихся, в зависимости от обстоятельств, в полевых сражениях; 4) допустить, что на ментальном уровне средневековые военные ясно сознавали
преимущества, которые могло дать как можно более полное и разнообразное применение
практического опыта и теории.
1. ОБУЧЕНИЕ ВОЕННОМУ ИСКУССТВУ
Греко-римская античность создала целый свод военной литературы: от Энея
Тактика, предводителя греческих наемников IV в. до н. э., до Вегеция (конец IV или, возможно, середина V в. н. э.)[505], а между ними были Филон Византийский, Герон
Александрийский и Фронтин.
На протяжении большей части Средневековья только один из них был довольно
широко известен, по крайней мере на Западе, – Вегеций, который в области военного дела
был одновременно и главным
произведений включались в разные сборники, его упоминали как в проповедях, так и в
духовных трактатах церковные авторы. Когда в XIII в. Винцент из Бове пожелал
рассказать о военном искусстве в своем «Большом зеркале» (Speculum majus), то он почти
полностью механически переписал трактат «О военном деле» (Epitoma de re militari) Вегеция. To же самое сделали Альфонс X Мудрый (1252-1284 гг.) в «Siete Partidas», Эгидий Римский в «Об управлении государей» (ок. 1280 г.) и Кристина Пизанская в
«Рыцарском искусстве». До нас дошли десятки рукописей Вегеция. Они довольно рано
был переведены на народные языки: французские переводы были сделаны Жаном де
Меном, «Мэтром Ришаром», Жаном Приора и Жаном де Винье; итальянский перевод –
Боно Джимабони. Работы Вегеция имелись в библиотеке герцога Эврара Фриульского в
IX в.[506], у принца Эдуарда, будущего короля Англии Эдуарда I, в XIII в. [507], у сэра Джона
Фастолфа в XV в.[508] Естественно, что его не мог не процитировать Дионисий
Картезианец в своем труде «О жизни военных» (De vita militarium)[509], а Кристина
Пизанская советовала почитать по крайней мере IV книгу Вегеция «благородной
баронессе», которой придется защищать свои земли в отсутствие мужа, отправившегося
на войну[510]. Были даже рукописи Вегеция карманного формата[511]. И среди книг, которые
Жан Жерсон рекомендовал для библиотеки дофина, упомянуты «Об управлении
государей» Эгидия Римского (составной частью ее был Вегеций), сочинение Валерия
Максима, «О военных хитростях» (De stratagematibus bellicis) Фронтина и «О военном
деле» самого Вегеция[512].
Конкретное влияние этого авторитета определить трудно, поскольку, с одной
стороны, армия, которую имеет в виду Вегеций, по своему набору, составу, задачам и
даже по самому воинскому духу была глубоко отличной от средневековых армий, а с
другой – в большинстве случаев можно только предполагать наличие теоретических
знаний у военных предводителей и командующих. Известны лишь редкие случае прямого
